Был на отделении даже один возвращенец (гордость всей больницы). Прожив в Америке пять лет, он вдруг попросил обратно российское гражданство. Такие на отделение попадали и раньше, их госпитализировали на всякий случай, для того чтобы убедиться в их нормальности, и подолгу не задерживали. Перед выпиской обычно приезжал советник президента по культуре, дарил выписавшемуся настольный флажок Российской Федерации, фотографию президента с подписью в черной рамке, конвертик с минимальной месячной заработной платой. С почетом, под звуки духового оркестра, его выпускали на волю… Или без подарков и рукопожатий переводили на другое отделение, а позже высылали из страны… У нас и своих дуриков хватает.

Ночью Илья почти не спал. На душе было тревожно. Уколотый серой инквизитор то выл, то временами переходил на жалобный стон или вдруг начинал бурчать бессвязные, мутного смысла речи, потом снова начинал дрожать и выть…

Новый знакомый Ильи Кирилл спал как человек, лишенный забот. Только раз, разбуженный очередным воплем привязанного, приподнявшись на локоть, выругался и, повернувшись на другой бок, заснул снова.

То, что в психбольницу Илья попал по воле Китайца, было очевидно, а завтра ему предстояло узнать, замешаны ли в этом врачи. Хотя наверняка замешаны. Жутко было сознавать, что он полностью в их власти, вернее, его психика, а это, пожалуй, страшнее даже, чем тело… Илью то бросало от ужаса в пот, то, наоборот, становилось холодно – обостренные бессонницей и воплями соседа мысли и фантазии были одна страшнее другой.

Под утро, когда через закрытые окна потянуло прохладой и на улице запели птицы, шумный сосед успокоился. Только иногда постанывал, выгибаясь всем телом и скрипя пружинами кровати. Дурики-"жаворонки" деловито засновали между кроватями, бубня что-то себе под нос.

Пока не проснулись все умалишенные и не возросла их концентрация в местах общего пользования, Илья решил сходить в туалет. Это была его первая самостоятельная вылазка. В коридоре уже блуждали редкие больные. Проходя мимо палаты номер один, где содержались особо опасные умалишенные, Илья приостановился. Через решетки несло смрадом тел и невынесенных горшков, пол в палате был грязный. Страшные люди, бессмысленно глядя куда-то вон, покачиваясь или без движения, лежали и сидели на кроватях, рты у иных были открыты. И только один в дальнем углу у окна, совершенно голый, косматый, заросший клочковатой бородой, не был в покое. Он подпрыгивал на кровати и, рыча, как горилла, бил себя огромными кулачищами в грудь, то ли стараясь напугать кого-то, то ли выразить какую-то мысль.