– Почему?

– Почему не знаю, но случая такого не бывало, чтобы человек под землю возвращаться не захотел. Понял?

Илья пожал плечами.

– Ну, так сказать, это теперь наша родина. Ты теперь как бы на "тот свет" попал, в том смысле, что возврата у тебя нет и лучше привыкай жить здесь. Нас называют кромешниками, так что и ты теперь кромешник. А теперь спать давай, поздно уже.

Как Профессор определял время суток, Илья не понимал, но спрашивать не стал. Они легли на землю, подложив под себя толстую ткань, и крепко прижались друг к другу, чтобы было не так холодно.

"Я и от Китайца убежал, и из психбольницы убежал, и от кромешников убегу…" – была последняя мысль Ильи перед тем, как уснуть.

Ночью он просыпался от давящей тишины, засыпал снова, но потом опять просыпался. Да и была ли это ночь?

– Вставай, уже утро! – толкнул Илью Профессор.

Илья открыл глаза и, сев, потер колени, которые после вчерашних ползаний на четвереньках болели, но утра не увидел: здесь все время было темно. Приходилось верить начальнику. Сам Профессор сидел по-турецки перед треснувшим зеркальцем, прикрепленным к стене, брил щеки "станком", поминутно чертыхаясь и повизгивая от боли. Бритье насухую да еще тупым лезвием было болезненным.

– Небось коленки с непривычки болят? – не отрываясь от бритья, спросил Профессор.

– Есть немного.

– Вон, наколенники лежат, надень, ползти далеко.

Илья нащупал пару наколенников и привязал их к ногам.

– Слушай, Профессор. А мне тоже бриться надо? – спросил Илья, потрогав щетину, напоминающую небольшую бороду.

– Жениться надумаешь, тогда брейся.

– А ты, что ли, женишься?

Профессор перестал бриться и повернул лицо к Илье.

– По секрету тебе скажу, что я одну чудачку охмуряю, – прошептал он, понизив голос. – И если мне ее охмурить удастся, знаешь, как я заживу! В просторном, проветриваемом подземелье, на всем готовеньком! Дети, опять же, получудки. Единственный шанс у меня, может, в люди выбиться. Но ты не горюй, найдем и тебе чудачку. – Он повернулся к зеркалу и продолжил бритье. – Потому и мучения от тупого лезвия принимаю. Они, конечно, по земным нормам не красавицы. Даже поначалу можно сказать отталкивающее впечатление производят, но приглядишься, принюхаешься – сойдет! Я их земляными красотками называю. Им нравится.

Профессор закончил бриться, достал из-за пояса короткий меч, потрогав острие, сунул на место.

– Такую и тебе потом нужно будет. Учти – ползти нам в другой конец кладбища, по пути все что угодно случиться может. Будь настороже и меня слушайся. Плохое у меня что-то сегодня предчувствие.