Похожий на краба, Стэджерс сделал маленький шажок вперед.
Я прицелился ему в лоб.
– Брось нож, я сказал.
– Ну, бросил.
Стэджерс опустил руку с ножом, зыркнул исподлобья на меня и, как жаба, прыгнул вперед. Я успел прицелиться в большую клетчатую тень, полетевшую ко мне над булыжниками мостовой. Ярко-красная вспышка, грохот выстрела, звук рикошета пули от камня. Стэджерс врезался мне в ноги и опрокинул на спину.
«Давай, – скомандовал я себе, – ну же!»
Желудок свело судорогой. В голове распустилась боль. Мир растаял в податливой мягкости, и я провалился сквозь время на шестьдесят лет вместе с вцепившимся в мои ноги Стэджерсом.
Следом пришло знакомое ощущение
Ему не приходило в голову, что его чистая рубашка, прочные желтые ботинки «тимберленд» и свежая аккуратная стрижка абсолютно не вызывали симпатии у окруживших нас незнакомцев. Он не выглядел богачом, однако казался намного более обеспеченным, чем любой из них. А то, что он помахивал ножом, антипатию только усугубляло. Стэджерс обернулся посмотреть на меня, и боль и смятение в его глазах заставили меня почти пожалеть его.
– Где это мы, черт побери?
Большинство стоявших у входа в кабак мужчин достали ножи.
Один из них отошел от группы. Вспоротые карманы его куртки шлепали, как кроличьи уши. Хриплый голос проговорил: «Бугор, этот твой».
Я швырнул пистолет и услышал, как он заскользил по булыжникам. Бугор двинулся вперед, а я сделал то, что надо было сделать.
Со всех сторон навалилась темнота. В голове загудело, и лицо залил пот. Пустые дома и заколоченные досками окна молчаливо созерцали происходящее. Я рывком поднялся и почувствовал запах кордита[56]. Впереди, на пересечении улочек, сидящие под уличным фонарем двое пьяниц изумленно таращились на меня. На Евангельской взвыла сирена.
– Он туда побежал! – крикнул я, показывая в дальний конец Рыбной.
Пьяницы медленно обернулись, и я кинулся в темноту.