Я впервые подумал, что, когда мы расстанемся, мне будет её не хватать.

Мне было жутко.

— Танука, — позвал я и вдруг ощутил неловкость, словно звал не девушку, а и впрямь собаку. — Скажи… ведь Сороки тогда не было в Предуралье?

— Всё зависит от тебя, — мягко ответила та после небольшой паузы.

— Зависит? — Я недоумённо приподнял голову. — Как это — зависит? Ты хочешь сказать: «зависело»?

— Я сказала то, что хотела сказать. Ты ведь говорил, что можешь убить человека?

— Слушай, достала… При чём тут это?

— Да потому, что я не могу! — раздельно произнесла она. — А если можешь убить — сможешь и вернуть.

Я растерялся.

— Я… Я не знаю.

— Скоро узнаешь, — сказала она.

— Ладно. Что нужно… говорить? Какие движения… делать? А то у меня голова кружится.

— Всё уже сказано, — ответила она. — Движения проделаны. Плыви вниз по течению. Не сопротивляйся.

— Значит, чай, — догадался я. — А ты сказала, это «обычный чай на травках».

— Я соврала, — грустно сказала Танука. — Прости. В конце концов, я тоже его пила.

— Мне плохо, — пожаловался я. Голос Тануки сделался печален.

— Ты — хороший человек, — произнесла она, как будто ставила диагноз.

Мне стало трудно дышать. Ужас накатывал со всех сторон. Разум сопротивлялся до последнего. Робкую надежду внушало только то, что если меня хотят просто отравить, убить здесь, в этом лесу, то такие долгие приготовления совсем ни к чему. Земля подо мной качалась. Словно со стороны мне было видно, как я выгнулся и захрипел. Мир завертелся у меня перед глазами, со всех сторон нахлынул ослепительный, невероятный свет, потоки света; я в них просто утонул и затерялся, стал истаивать, как рафинад в кипятке.

За светом пришли темнота и ужасающая боль, и я закричал.

Потом меня не стало.