— Энн, ты в порядке?
Энн сжала колени и согнулась пополам, а из телевизора неслось:
— Где чертов пульт?
Я перекинула ей дистанционный пульт.
Она, должно быть, попыталась отключить звук или сменить канал, но от возбуждения прибавила по ошибке громкость.
Энн вскочила и, пошатываясь, заковыляла в ванную. Когда она снова появилась, то прятала глаза и руки ее дрожали.
— Энн, в чем дело? Что это было?
— Господи, как неловко… почему они пропускают это в эфир? Как, черт возьми, позволяют такое?
— Что «позволяют»?
— Непристойности! Грязные слова. Разве ты не… — Она закрыла лицо руками. — Господи, да ты ведь понятия не имеешь, о чем я говорю.
Внутри у меня похолодело.
— Какие непристойности?
— Ой, сама знаешь. — Она доверительно придвинулась ближе, всем своим видом и тоном давая понять, что сейчас последует какое-то жаркое признание, вроде связи с зятем или растраты казны школьной футбольной команды. — Есть такие неприличные словечки… Их произносят вслух, а окружающие делают вид, будто все в порядке, даже ухом не ведут. Я их сейчас услышала и… черт, пришлось бежать в ванную, так меня разохотило. И почему только все прикидываются, будто в этих словах нет ничего неприличного?
— Энн, — сказала я, — когда мама вышла за доктора Идза, она стала пить больше прежнего, а он много времени проводил с нами, с каждым в отдельности. Компенсировал отсутствие материнского внимания, по его выражению. Он делал что-то с тобой? Эти слова, от которых ты рассмеялась… он что, связал их в твоем воображении с… другими вещами?
Секунду она смотрела на меня так, словно я только что высадилась из космического корабля пришельцев. Потом лицо ее по-старушечьи сникло.
— И ты тоже? — едва слышно пролепетала Энн. — Черт… он и с тобой проделывал свои грязные трюки?
— И с Эндрю, — добавила я. — Можешь не сомневаться.