— И живой и мертвый! — глухо сказал Вадим кому-то, схватив Киру за плечо и рванув камень на себя, и она закричала от дикой боли. Тася сзади вцепилась ему в горло, но на нее вдруг налетел один из стражей и сомкнул челюсти на ее затылке. Вокруг все перемешалось, люди, о которых хозяйки забыли впервые за много лет, заполонили площадку и накинулись на взбесившихся стражей, которые кидались и на них, и друг на друга, вокруг снова воцарилось безумие, и сквозь боль Кира видела отблески этого безумия в глазах Вадима, и слышала, как скрежещут его зубы в невероятном усилии справиться с этим безумием и с камнем, который упорно цеплялся за свою хозяйку. Но Князев дернул еще сильнее, и кристалл вдруг вывернулся наружу в потоке крови и следом за ним из раны, извиваясь, полезли длинные золотые щупальца плюща, яростно хлеща его по рукам и оставляя на них глубокие порезы. Прищурившись от напряжения, он вытянул и их, и отпустил Киру, и она бессильно повалилась на пол, глядя, как золотые лианы обвивают держащую камень руку Вадима, полосуя ее, и дергаются во все стороны, словно огромные лапы пойманного насекомого.

— Отдай мой камень! — закричала Вера Леонидовна, прыгая на него, как кошка, но Вадим увернулся и накрепко стиснул пальцы, и камень вдруг закричал, как кричит бьющееся в смертельной агонии живое существо, и между сжавшими его пальцами зашлепали на пол вязкие черные капли.

А в следующую секунду зал погрузился в тишину — глубочайшую, густую, потрясенную. И только один звук был в этой тишине — негромкий детский смех. Вера Леонидовна застыла, потрясенно глядя на сжатый кулак Вадима и свисающие из него, вяло подергивающиеся и на глазах увядающие золотые лианы. Тася беззвучно рыдала, сидя на полу, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Люди ошеломленно переглядывались, и стражи пятились к стенам.

Вадим разжал пальцы и с отвращением отшвырнул прочь вяло болтающиеся плети плюща, прикрепленные к какому-то дряблому темному комочку, и те упали на пол с тихим металлическим звоном. Он бросился вперед и подхватил на руки Киру, которая, тихо всхлипывая, силилась подняться, неотрывно глядя на страшную рану в своей груди, края которой медленно смыкались, и поток хлещущей из нее крови уже сходил на нет.

— Не смотри, не надо, — тихо сказал он, закрывая рану ладонью. — Сейчас все пройдет… Прости меня, родная, прости… нельзя было по-другому тебя избавить…

Кира подняла голову, глубоко вздохнула и подалась вперед, накрепко обхватив Вадима за шею, прижимаясь губами к его щеке и шепча со слезами: