— Да. Он такой же бестолковый, как и библиотека в этом доме, я поняла это, когда смотрела на корешки книг. Жуткая мешанина, книги на любой вкус, стоящие как попало…
— Какая связь между деревьями и книгами? — недоуменно спросил Петр.
— Тебе нравятся детективы?
— Ну да.
— А Борису нравились каштаны. Он еще в автобусе об этом говорил. Он привык видеть каштаны, так же, как Олег привык видеть вишневые деревья в своем дворе, а я привыкла к огромным волжанским тополям, а кто-то… может, Света, привыкла или любила видеть сирень или персики, или березы…
— Мне нравятся березы, — сказал Жора. — Правда, я их не вижу, но очень нравятся.
— Лещина и черемуха — точь в точь, как в самарских окрестностях, — Виталий воткнул папиросу в пепельницу. Олег кивнул.
— А я как-то был в Ялте, в Никитском, и мне там чертовски понравились пальмы и гранатовые деревья. Между прочим, я видел их в этом лесу.
— Этого достаточно? — устало спросила Алина, разглядывая свои сильно расклешенные брючины.
— Но как такое возможно? — прошептала Марина. Жора пожал плечами.
— Фиг его знает! Может, нас чем-то напоили. Может, это внушение. А может — чем черт не шутит — нас действительно похитили маленькие зеленые человечки и проецируют все эти вещи из нашего сознания.
— Третье больше всего подходит, только без маленьких зеленых человечков, — пробормотал Олег, ладонями катая шар по зеленому бильярдному сукну. — Вот действительно такое ощущение, что все это взяли и вынули из наших голов. Или нам все это только кажется. Одна большая коллективная галлюцинация.
Кристина застонала, и Петр раздраженно посмотрел на нее.
— Засохни, звезда, надоела уже, как…
— Не продолжай! — механически произнес Виталий, исправно исполняя роль цензора. — Это слишком реальная галлюцинация.
— Значит, когда кто-то погибает, его вещи перестают работать? — Марина покосилась на боулинговый автомат. — Потому что их перестают представлять, я правильно понимаю?
Алина кивнула.
— Почему же они не просто не исчезают? Разве те, кто все это устроил, не понимают, что оставляют нам подсказки?
— Потому что мы их видели. Мы их помним. И, наверное, сейчас уже мы их представляем. Но только снаружи. У нас они работать не будут, потому что это не наши вещи.
— Какой-то бред!