— Черт! — вырвалось у Романа, и он оттолкнулся от стены. — В первый раз он приходил ко мне с коричневой тетрадью. Просил, чтобы я ему почитал. Жаль, что я в нее не заглянул!

— Напротив, мне кажется, хорошо, что ты этого не сделал, — Рита слезла со стола и, прихрамывая, подошла к нему. Ее лицо стало молочно-белым, и ссадины на нем казались черными. Отчего-то Роману вдруг вспомнилось искрящееся инеем лицо мертвого Маринчака. — Если это та же самая тетрадь… Это мерзость, Рома! Мы написали вместе не одну вещь, и они были… ты знаешь, какими они были… но эта… Дело даже не в сценах убийств, а в авторских размышлениях. Такое ощущение, что это писал сумасшедший, которого заперли в железной клетке посреди людной площади. Столько ненависти, злобы… и в то же время удивительного бесстрастия — дикое сочетание. Собственно, это была еще не книга, это были наброски — планы глав, примерный сюжет, имена нескольких персонажей — впервые он сам расставил имена, а главный герой был назван его собственным именем. Описание трех сцен убийств… и… — она глубоко вздохнула, — подробное описание того, как десять лет назад он поджег дом со спящими детьми. Только меня там не было. Он убрал меня из этой сцены.

— Что за убийства? — хрипло спросил Роман, и Рита чуть отступила назад, глядя на него со странным страхом.

— Женщину выбросили с балкона. Мужчину закололи стилетом в толпе. Девушку ударили ножом, а потом сломали ей шею. Последняя сцена была не закончена, и страницы там были измазаны засохшей кровью. Думаю, он писал ее в ту ночь… он писал ее, уже умирая… потом спрятал в пакет и швырнул в кладовку.

— Год назад… — прошептал Савицкий, хватаясь за голову. — Почти год назад! Это были не совпадения. Вначале были убийства, по которым он писал книгу… а теперь все наоборот — он убивает по написанному.

— Ты о чем? — Рита побледнела еще больше, хотя дальше, казалось, уже было невозможно. Ему почудилось, что сейчас она упадет в обморок, и Роман схватил ее за плечи — и чтобы удержать, и чтобы как следует встряхнуть.

— Что ты сделала с этой тетрадью, Рита?! — он сжал ее плечи так сильно, что ее лицо исказилось от боли, и Савицкий тотчас же отпустил ее и сунул руки в карманы, сжав там пальцы в кулаки. — Ну конечно же, ты забрала эту тетрадь и дописала книгу, правильно?! Ты не написала ее, а дописала! Следовало выражаться точнее!

— Если уж совсем точно, я ее переписала! — выкрикнула она. — Вначале переписала, а потом уж дописала! Я изменила все имена! Я по-другому написала сцену с детьми… правда, их имена я не меняла. Я оставила первые три убийства, но изменила все остальное, я переделала весь сюжет! Я пыталась сделать все более человечным… но у меня это не очень-то получилось. Но тогда мне казалось, что я создаю нечто особенное… Ты не представляешь, как это может захватывать, тебе не понять — ты никогда не писал!.. Ты не представляешь, каково это — кромсать сюжет того, у кого ты всю жизнь ходила в подмастерьях, делать все так, как он никогда не позволил бы сделать! Действие романа, который начал писать Денис, происходило в этом городе, и в конце книги он должен был превратиться в развалины. Но ничего подобного не случилось! Я все сделала иначе! Только жанр остался тем же — он для меня, как клетка, из которой не выбраться. Я не умею по-другому. Я не знаю, как по-другому. И раз теперь все это происходит, то, значит, я ничем не лучше его. Я такое же чудовище! Какая ирония — я уничтожила его задумку, а теперь моя задумка уничтожит меня! Если б я знала, что так будет, то сожгла бы ту тетрадь сразу, как нашла!.. — Риту начала бить крупная дрожь, она застучала зубами, и Роман поспешно схватил ее и прижал к себе.