«Женщина» останавливается, чтобы в очередной раз поправить застежку на сапоге, а когда снова идет, в ней что-то меняется, и я не сразу понимаю, что именно. Только, когда Кужавский сворачивает к небольшой незаасфальтированной горке, соединяющей один двор с другим, я осознаю, что в его походке, во всех движениях, до того словно расслабленных и рассеянных, появилась уверенность и упругость, он больше не бредет бесцельно и бестолково, он идет в определенном направлении. Он идет за женщиной. Я убеждаюсь в этом, когда мы проходим через два двора и небольшую футбольную площадку. Кужавский идет не так уж быстро, но расстояние между ним и женщиной постепенно и ненавязчиво начинает сокращаться. Ветер рвет капюшон с его головы, и он придерживает его руками, изредка покашливая, и его каблуки едва слышно постукивают по припорошенному снегом льду.

Район, по которому мы идем, мне знаком — он состоит из множества дворов и множества углов. Дворы очень хорошо просматриваются из конца в конец, что очень затрудняет мое продвижение — то и дело приходится ждать, пока женщина, а следом за ней и Кужавский скроются за очередным углом, выскакивать из-за своего и мчаться к тому, за которым они исчезли, чтобы повторить все заново. Красться огородами не представляется возможным — слишком много всяких заборчиков и решеток, а густых изгородей, за которыми можно укрыться, здесь нет — новостройки, голые, необжитые. Окон светится уже совсем мало, фонарей почти нет, темно, и то и дело я обо что-нибудь спотыкаюсь, несколько раз даже чуть не падаю, но злиться и чертыхаться некогда. Я испытываю самый настоящий охотничий азарт, дело, судя по всему, близится к развязке, и я почти уверена, что сейчас-то и пойму окончательно, что хранится в этой маленькой шкатулочке, которую Кужавский до сих пор старательно прятал внутри себя, под хамством, весельем, любовью к работе и усиленным интересом к женскому полу. Что он прицепился к этой дамочке? Надеюсь, он не собирается ее ограбить? Или может это его знакомая, может он хочет разыграть ее… тогда, значит, Наташка ничего у него не «забрала» или «забрала», но не все. Я машинально перекладываю пакет в левую руку, а правая словно сама по себе ползет в карман, и пальцы надежно обхватывают шокер, слегка вытаскивая его.

Женщина и Кужавский скрываются за очередным домом, и я ускоряю шаг. Я знаю, что сразу за этим домом небольшой подъем, площадочка, а за ней проходит объездная дорога и с одного бока начинается длинный ряд гаражей, за которым небольшой пустырь и опять идут дома. На пустыре когда-то хотели построить детский парк, и даже начали работы, вырыли несколько внушительных ям, завезли какие-то материалы, но потом бросили и взамен возвели рядом еще несколько серых точечных девятиэтажек, которые кажутся стелами на могилах каких-то неведомых великанов. Я осторожно, по-индейски выглядываю из-за угла, но тут же, позабыв про осторожность, скользя взбегаю по горке, пересекаю площадочку, выбегаю на заснеженную дорогу и начинаю судорожно вертеть головой по сторонам, прикрывая глаза от летящего в них снега.