Началось же все совсем невинно. Захотелось Бореньке эрудицией блеснуть перед молодой дамой. Сначала пересказывал чуть что не в лицах поход Иисуса Навина на Иерихон, и про Моисея на горе, о смерти Аарона и наказании Мириам, потом пустился в собственные комментарии к изложенному. Тут до сей поры трепетно внимавшая ему Ирена и затеяла с Боренькой словесную пикировку, довольно презрительно отозвалась о пророке, так и не вошедшем в дарованную его народу землю, а первосвященника Аарона и вовсе обозвала дураком. Будто человеческие немощи, старость и смирение перед волей Божьей и даже сама смерть не вызывали в ней уважения, а лишь пренебрежение к ним, какое бывает у бесстрашного глупца, намерявшего себе два срока жизни. Такого Боренька стерпеть не смог, был задет и оскорблен в своих страхах, к тому же солнце припекло ему голову. И он выступил:

– Да как вы можете, Ирена! Сбросьте хоть на мгновение пелену с глаз, и вы увидите! Только, ради Бога, оставьте свое легкомыслие. Вы только вообразите, какое это отчаяние понимать, что уходишь навсегда и никогда, вы слышите, никогда не увидишь плодов собственного труда и счастья, будущего своего народа, ради которого страдал и сражался, за который заступался и перед Богом. И все напрасно. Дальше жизнь пойдет без тебя, кончился твой срок, а дело, тобой начатое, только на середине.

– Зачем же так трагично? Может, Моисей как помер, так, наоборот, от радости и обалдел. Что можно ничего не делать. Уселся себе на облаке, будто в киношке, и прикалывался, как внизу за него другие отдуваются. На заслуженном, так сказать, отдыхе, – ответствовала Бореньке Ирена, и было видно, что она-то не прикалывается, а так в действительности и думает.

– О Господи! – выдохнул Боря и завелся не на шутку. – Да если бы наверняка знать, что это облако у тебя будет и жизнь внизу «смотри – не хочу»! Но неизвестно же! Оттуда, знаете ли, никто еще не возвращался. Или для вас это новость? Ах, согласны? А раз согласны, то должны же вы допускать и такую возможность, что никакого облака и нет вовсе. И мир, вполне возможно, погибает в момент твоей собственной смерти. Все, конец, финита ля комедиа, ужас какой!

Боренька опять представил себе бесконечную пустоту, ожидающую его за гранью жизни, и весь пошел бледными пятнами, крупными пупырчатыми мурашками. И это несмотря на тридцатипятиградусную черноморскую жару и палящий обеденный зной. О собеседнице на этот миг он даже и позабыл. Но Ирена о себе напомнила.

– Вы что, помереть, что ли, боитесь? – прямо и грубо, совсем бестактно спросила она. Весь вид ее и тон были высокомерны, неприятны, с налетом немыслимого в данной ситуации превосходства и совершенно непонятного небрежения.