Его охватило непреодолимое желание выпить — он не мог с уверенностью сказать, исходило ли оно от него самого или от Стуре. Скорее всего, и то, и другое, и Давид представил себе, как воображаемая смесь вина с виски льется в воображаемую глотку.

Самое неприятное в телепатии заключалось не в том, что он мог читать мысли Стуре, Магнуса или кого-то еще, а в том, что он не знал, где его мысли, а где чужие.

Теперь он понимал, почему ситуация в больнице была невыносимой.

Чужие мысли, как правило, были слабее собственных и быстро терялись в гуле остальных голосов и образов. Минут через десять Давид уже научился вычленять свои мысли из общего потока сознания. Но при большом скоплении оживших отделить свои мысли от чужих было нереально — сотни разных «я» сливались воедино, смешиваясь, как акварельные краски.

— Пап, я устал, — произнес Магнус. — Долго нам еще?

Они стояли в арке между двумя корпусами. Люди входили и выходили из подъездов, — судя по всему, большинству все же удалось отыскать нужные квартиры. Стуре посмотрел на номер дома и вытер пот со лба.

— Идиоты, — заключил он. — Приспичило им нумерацию менять. Ай!

Стуре вскинул руку к нагрудному карману и сжал кулак, но вовремя сдержался.

— Хочешь, я его возьму? — спросил Давид.

— Ага.

Стуре огляделся по сторонам и распахнул пиджак. На груди рубашки зияла здоровенная дыра. Бальтазар барахтался во внутреннем кармане пиджака, пытаясь выбраться наружу. Давид взял кролика, молотящего воздух лапами, и посадил его в свой карман. Кролик продолжал вырываться.

— Мы скоро придем? — повторил Магнус.

Давид присел на корточки перед сыном.

— Скоро, — ответил он. — Как голова? Не болит?

Магнус потер лоб:

— Не-а, только голоса всякие...

— Знаю, я тоже их слышу. Тебе очень неприятно?

— Да нет. Я думаю про Бальтазара.

Поцеловав сына в лоб, Давид встал. Прислушался. Что-то изменилось. Голоса в голове стали тише, почти совсем умолкли, сменившись какой-то непонятной картинкой — длинные золотистые стебли и мягкое, лучистое тепло. Тепло какого-то другого тела.

Стуре стоял как вкопанный, разинув рот, затем медленно повернулся.