Холодный пот прошиб его. Вместо собственного отражения из зеркала глядело лицо его знакомца-журналиста Олега Горбатова. Лицо Олега выглядело отнюдь не напуганным. Напротив, он как бы подзадоривал его: давай, мол, ко мне!

Володя вновь вбежал в комнату и простучал:

«Я никуда не пойду».

«Ты об этом пожалеешь», – последовал ответ.

И в эту минуту молоток, мирно лежавший на тахте, взвился в воздухе и стал кружить над его головой, как бы примериваясь, куда бы ударить получше.

Спортсмен попытался поймать чертову железяку, но молоток порхал над ним, а в руки не давался. У Сыроватых, как и у большинства спортсменов, было одно хорошее свойство: он очень быстро адаптировался в экстремальных ситуациях (это его собственная фраза, а отнюдь не авторский штамп).

Еще секунду назад он столбенел от страха, и вот на тебе, уже ловит проклятый молоток, как бабочку на лугу. Другой бы на его месте грохнулся в обморок, а он абсолютно спокоен и готов к дальнейшим приключениям. Не отсюда ли такие высокие показатели у советских спортсменов? Наша закалка! Не за доллары купленная. И откуда что берется? Впрочем, это лирика.

Косясь на молоток, Володя отстучал: «Я иду», – и в тот же миг тот мягко приземлился на тахту.

«Чего бояться, – успокаивал себя он, – в прошлый раз ничего особенного не случилось, и в этот не случится. К тому же есть там родная душа – Олежка, чертила. Заберется же пресса!..»

Лифт мягко поехал вниз, так же мягко остановился. Распахнулись двери. Перед ним было знакомое подземелье.

– Шагай вперед! – приказал чей-то голос.

Володя послушно двинулся по темному ходу. Впереди мелькало несколько разноцветных огоньков, как бы указывающих путь. Физрук почему-то думал, что вот сейчас, как в первый раз, снова покажется освещенная кабина лифта, а в ней призрак без головы, но это его нисколько не пугало. Однако ход вывел в большой сводчатый зал, освещенный светом факелов. Посреди зала в кресле сидел какой-то человек, рядом стояли двое.

– А вот и третий, – промолвил хорошо знакомый Сыроватых мальчишеский голос. – Обязательно надо, чтобы было трое. Так меня учили. – Володя пригляделся и узнал в говорившем Стаса.

«А он что тут делает?» – с испугом подумал физрук.

Но внезапно в голове у него словно что-то взорвалось. Удивление исчезло, остались безграничная покорность, желание, чтобы им повелевали, и не кто-нибудь, а этот мальчишка. Воля спортсмена, силой которой он так гордился, была сломлена в одну минуту другой волей, неизмеримо более могучей, чем его собственная. Перед ним сидел господин, повелитель, и его приказы необходимо было выполнять.