– Эта рубашка принадлежала убитому мальчику.

– Ничего не знаю. Да вы кто такие? Из милиции, что ли?

– Так вот, гражданин Кутепов, – не отвечая на вопрос, продолжил Всесвятский, – ситуация для вас весьма серьезная. И только чистосердечное…

– Какое еще чистосердечное? Ты что, бородатый черт, мелешь? Ну-ка, документики предъяви!

Но Всесвятский не стал показывать документы. Вместо этого в ход пошли более веские аргументы. И на этот раз Хасан поработал на совесть. Всесвятскому даже пришлось вмешаться. Интересно, что Кутепов даже не пытался защищаться. Он лишь закрыл лицо руками и мычал при каждом ударе.

– Будете разговаривать?

Тот лишь кивнул.

– Где взяли рубашку?

– Нашел.

– То есть?

– На дороге лежала.

– Что за чушь!

– Не чушь вовсе. Ехал я… э-э… мимо Горы! Гляжу, на дороге тряпка валяется. Остановился, подобрал… А разве нельзя?

– Послушайте, милейший. Времени у нас нет, так что не обессудьте. Не желаете говорить правду, пеняйте на себя. Хасан!..

Левой рукой парень рывком сдернул Кутепова с кровати, а правой что есть силы ударил по лицу. Тот грохнулся прямо на любимый музыкальный инструмент, тоскливо тренькнувший в предчувствии кончины.

– Эй, вы, там! – донеслось из-за окна. – Не убейте его, а то уж слишком крепко взялись. Ну, выпил мужик, поскандалил… С кем не бывает, – заступалась именно та тетка, которую Кутепов якобы пытался изнасиловать.

«Великодушна русская женщина, – усмехнулся Всесвятский, – но и у нас нет права на жалость. Поучи его еще, мальчик».

– Пожалуйста, не нужно! Все скажу! Рубаху я взял у Ермакова.

– Это еще кто?

– Мой напарник. На другой машине ездит. Как-то на днях заглянул в нее, вижу: тряпица валяется, вроде детская рубашонка. Ну, я ее и прибрал. В хозяйстве пригодится. Верьте, как на духу… А про мальчишку какого-то я не знаю ничего. И не убивал никого вовсе. Как на духу… Только не бейте.