На третий день своего добровольного заточения Плацекин как будто немного пришел в себя. Во всяком случае, он не начал день с водки, а основательно позавтракал, поджарив себе глазунью из четырех яиц с салом и колбасой, а запил ее крепчайшим и очень сладким кофе, налитым в огромной кружку. Потом прошелся по комнатам. В доме было пусто. Ни жены, ни дочери не наблюдалось.

Во входную дверь позвонили.

«Не открою, – подумал Плацекин. – Пущай трезвонят. Хрен с ними».

Но звонок не умолкал, и майор нехотя поплелся к двери. Щелкнул замок. На пороге стоял благообразный старец, которого Плацекин немного знал. Несмотря на преклонный возраст, старец подвизался в городской администрации, кажется, в качестве завхоза. Звали его не то Лукичом, не то Кузьмичом. В настоящий момент благообразие старца куда-то пропало. Выглядел он взволнованным и напуганным, да и одет был, словно только что соскочил с кровати: в исподнюю рубашку, сатиновые шаровары и домашние тапочки с меховой опушкой.

– Чего надо? – хмуро спросил Плацекин.

– Там над вашей супругой глумятся, – с ходу сообщил старец.

– Кто глумится?

– Быдло городское. По улицам ее возят на тачке… в голом виде.

– Как это в голом?! Почему?!

– Да потому как за волосья вытащили из кабинету… Ну а затем раздели донага, облили какой-то дрянью и на тачку взгромоздили.

– Ничего себе! – изумился майор. – Кто же на такое решился?

– А эти… Картошкины! Мамаша ихняя… Она – главная закоперщица и есть. Смутьянка! И вытаскивала, и раздевала она.

– Но почему?!

– Говорит: «Какая это власть? Одно самозванство. Диктатуру установила… А сама – «ни бе ни ме». Ну и пошло. За мной гонялись также. Еле убег.

– Что же, и заступиться за нее было некому?

– Один дядя Коля Горожанкин оказал сопротивление.

– Это казак, что ли?

– Ну! Шашку выхватил и давай махать. Не дам, кричит, матушку-заступницу обижать.

– Ах, заступницу?! А по шее не хочешь?! Ну, само собой, и накостыляли. Не посмотрели, что шашкой махал. Да отобрали и поломали… Шашку-то… А самого тоже измазали… Дерьмом, кажись… Потом в тачку впрягли, он ее и таскает. Супругу вашу-то.

– А народ что? – спросил Плацекин.