– Тринадцатую, – ехидно прошептал за спиной Бланки чей-то грубый бас.

– Женитьба – вещь отнюдь не ординарная, – продолжал вещать Толик.

– Еще бы! – прокомментировал все тот же бас.

– …случается не столь уж часто, а посему позвольте вам представить мою избранницу, – Толик сделал картинный жест и указал на девушку. – Прошу любить и жаловать – Бланка Рамирес.

Публика зашевелилась. Смутный говор прошел по толпе гостей, раздались аплодисменты, вначале жиденькие, потом все сильнее и сильнее. Девушка стояла спиной к гостям, не зная, как реагировать на подобное проявление внимания.

– Повернись к ним, повернись!.. – услышала она шепот в ухо. – И сделай глубокий поклон!

– Моя нынешняя избранница происходит из древнего и благородного испанского рода, – тем временем рассказывал Толик. – Ее предок некогда побывал в здешних местах и даже привнес в наш с вами быт некие новые идеи и методики. Его опыт и знания в то время очень пригодились. К слову сказать, пользуемся мы ими и по сей день. Однако предки предками, а нынешнее время требует новых подходов. И в стране, и в мире происходят значительные изменения, и наша задача приспосабливаться к ним, так сказать, двигаться в едином… э-э… порыве.

– Ну, понес, – вновь услышала Бланка все тот же насмешливый шепот. – Сел на любимого конька!

– Его хлебом не корми, дай только речугу толкнуть, – поддакнули слева. – Всегда грехом словоблудия отличался.

Бланке стало стыдно за жениха. Публика-то, оказывается, не больно пресмыкается перед ним. Почти открыто иронизирует. А Толик продолжал вещать про мировой кризис, про консолидацию, про неправильно понятые демократические принципы. Гости начали довольно громко шушукаться. Наконец кто-то из задних рядов громко произнес:

– Кончай эту бодягу! Пора за стол, а то в кишках бурчит.

– Полегче, милок, – осадил наглеца Толик. – Не на шабаше, чать!

Однако, видно, прислушался к мнению масс, потому что прекратил толковать о высоких материях и пригласил всех на банкет. Толпа оживленно загомонила и повалила пировать.

Бланка сидела во главе длинного, как взлетная полоса, стола, рядом со своим суженым. Перед ней стоял пустой бокал, а на тарелке веджвудского фарфора лежал одинокий кусочек сыра. Кушать не хотелось, как и все время, проведенное в этом доме. Бланка затруднялась ответить, чем же она питалась в эти дни. Кажется, ела какие-то фрукты: не то яблоки, не то груши, а возможно, киви. Легкий вяжущий привкус до сих пор витал где-то на задворках рта. Вместо того чтобы есть самой, девушка наблюдала, как это делают гости. А они предавались пиршеству с подлинно животной страстью. Со всех сторон неслись чавканье, сопение, хлюпанье… Хруст костей перемежался с утробными звуками. Пирующие сбросили с себя хорошие манеры, точно тесную обувь. Они рвали руками и зубами сочащееся жиром мясо, а следом с жадностью глодали кисти винограда, даже не удосужившись оборвать ягоды. Пироги следовали за тортами, колбасу закусывали конфетами… Правда, подобным образом закусывали не все. Перед людьми в оранжевых тогах стояли деревянные плошки, содержимое которых выглядело несколько непривычно. Бланка пригляделась. Плошки были наполнены длинными, белыми червями, которые слабо шевелились. Время от времени один из оранжевых подцеплял червя пальцами, обмакивал его в какую-то жидкость черного цвета и отправлял в рот.