— Слушай сюда, мистер, — сказал он, — странная у нас с тобой выходит история, ты сваливаешься нам на голову прямо посреди чертова океана. И как мы должны догадаться о том, что ты намереваешься учинить? Ты говоришь, что, кроме тебя, в твоей лодке никого нет. А как мы проверим твои слова, если не глянем на тебя… а? Кстати… почему ты все-таки не любишь света?

Когда он договорил, весла заплескали снова, и голос прозвучал уже с большего расстояния, причем теперь уже с полной безнадежностью и душераздирающей печалью:

— Мне жаль… очень жаль! Мне не следовало бы беспокоить вас, но я голоден, и… она тоже.

Голос растаял вдали, и снова заплескала вода под неровными ударами весел.

— Остановись! — выкрикнул Уилл. — Я не хочу прогонять тебя. Вернись! Мы будем держать свет укрытым, если он так не нравится тебе.

Он повернулся ко мне.

— Чертовски странная история; однако, по-моему, бояться здесь нечего?

В голосе его прозвучал вопрос, и я ответил:

— Согласен, наверное, бедняга потерпел здесь кораблекрушение и съехал с панталыку.

Звук весел приблизился к нам.

— Поставь-ка фонарь в нактоуз, — проговорил Уилл, перегнулся через поручень и прислушался.

Поставив фонарь на место, я вернулся к своему другу. Плеск весел остановился примерно в дюжине ярдов от нас.

— Не причалишь ли теперь к кораблю? — спросил Уилл ровным тоном. — Я убрал фонарь в нактоуз.

— Я… не смею, — ответил голос. — Не смею приблизиться. Я даже боюсь заплатить вам за провизию.

— Ну, ладно, — проговорил Уилл и задумался на мгновение. — Разрешаю тебе взять столько, сколько сможешь унести…

Он снова задумался.

— Вы очень добры, — воскликнул голос. — Да вознаградит вас Господь, который все видит…

Неведомый собеседник умолк.

— А как насчет… дамы? — спросил вдруг Уилл. — Она…

— Я оставил ее на этом острове, — проговорил голос.