Отчасти желая прийти в нормальное состояние, а также для того, чтобы внести некоторое изменение в характер дыхания Баумоффа, я спросил его о том, как он себя чувствует. Голос мой, странным образом пустой и невыразительный, отправился в непроглядную черную тьму.

Он ответил:

— Тихо! Я несу Крест.

И, знаете ли, воздействие этих простых слов, произнесенных тем новым, бесстрастным тоном, в атмосфере, полной почти непереносимого напряжения, оказалось настолько могущественным, что я вдруг широко открытыми глазами увидел в этой сверхъестественной тьме Баумоффа несущим Крест. Нет, не таким образом, как обыкновенно изображают несущего Крест Господа, возложившего его на плечо; но держащим Крест под самой поперечиной, так что конец бруса волочился по каменистой земле. Я увидел даже волокна неоструганной древесины там, где с нее ободрали кору; а под волочащийся по земле конец набился пучок жесткой травы, вырванной с корнями, и так и застрявший между Крестом и кремнистой почвой. Даже сейчас эта картина стоит перед моими глазами. Видение обладало чрезвычайной четкостью; однако оно пришло и рассеялось во мгновение, и я вновь очутился во тьме, механически подсчитывая число вздохов и не зная, сколько я уже насчитал.

И пока я сидел там, до меня вдруг дошло, какое чудо сумел совершить Баумофф. Я находился во мраке, воспроизводившем чудо Тьмы при Распятии Христа. Короче говоря, поместив себя в эти аномальные условия, Баумофф сумел развить такую энергию чувств, которая по своему воздействию в известной, и малой, конечно, степени, повторяла Крестные муки Господа. И поступком своим он с совершенно новой точки зрения неопровержимо доказал колоссальную силу личности и духа, явленные Христом. Он создал и продемонстрировал среднему уму доказательство, давшее новую реальность чуду совершенной Христом жертвы, заставившее по новому убедительно прозвучать это слово — ХРИСТОС. Я уже ощущал только ошеломляющее своей интенсивностью восхищение.

Однако в этот же самый момент я ощутил, что эксперимент надо немедленно окончить. Испытывавшееся мной волнение указывало на то, что Баумофф должен закончить его здесь и сейчас и никогда более не пытаться копировать психические условия. Некое странное предвидение, подсознательное видение, указывало мне на то, что подобным образом можно вызвать к жизни нечто чудовищное, вместо подлинного познания.

— Баумофф! — позвал я. — Прекратите эксперимент.

Однако он не ответил, и в комнате на несколько минут воцарилась тишина, нарушавшаяся только его тяжелым дыханием. И вдруг Баумофф произнес между вздохами: