Сбросив с ног туфли, он нагнулся и снял носки, под которыми оказались вторые — полотняные.

— Пропитаны антисептиком! — заметил он, поглядев в мою сторону. — Я приготовил ноги перед вашим приходом. Незачем рисковать напрасно.

Баумофф задохнулся на этих словах, а потом взял в руки одну из своих жутковатых на вид стальных кнопок.

— Я простерилизовал их, — проговорил он, а потом решительным и уверенным движением всадил острие по самую головку в свою ногу между вторым и третьим ответвлениями дорсальной артерии.

— Боже мой, что вы делаете! — воскликнул я, приподнявшись в кресле.

— Садитесь! — произнес он суровым тоном. — Прошу вас не мешать мне. Я хочу, чтобы вы только наблюдали и отмечали все, что будет происходить. Вам следовало бы поблагодарить меня за представившуюся возможность, а не беспокоить понапрасну, тем более, что вы прекрасно понимаете, что я пройду своим путем до конца.

С этими словами он вдавил в свою левую стопу стальные шипы второй кнопки, постаравшись при этом не задеть артерий. При этом Баумофф не испустил даже стона; только лицо его свидетельствовало об испытываемой боли.

— Мой дорогой друг! — проговорил он, заметив мое смятение. — Не волнуйтесь. Я до мельчайших подробностей понимаю, что именно делаю. Эксперимент требует, чтобы я страдал, и состояния этого проще всего достигнуть через физическую боль.

Речь его прекратилась в ряд следующих друг за другом, с трудом выдавливаемых между вздохами слов, пот высыпал крупными каплями на его лбу и губе. Вытянув из брюк пояс, он пристегнул себя к спинке кресла, чтобы не упасть.

— Но это же скверно! — проговорил я. Баумофф попытался пожать плечами, совершив самый горестный жест из всех, которые мне приходилось видеть, немедленно обнаруживший ту муку, которую он старался скрыть от меня.

Теперь он протирал ладони небольшой губкой, которую время от времени обмакивал в чашку с каким-то раствором. Я понимал, что он намеревается сделать… Баумофф вдруг вздрогнул, с мучительным напряжением попытался улыбнуться, сославшись при этом на забинтованный палец. Во время своего последнего эксперимента Баумофф держал палец над пламенем спиртовки; однако теперь, как он дал мне понять несколькими с натугой выдавленными словами, он намеревался, насколько возможно, сымитировать ту великую сцену, которую имел в виду. Он настолько четко объяснил мне, что мы должны испытать нечто чрезвычайно важное, что я находился в состоянии едва ли не суеверного волнения.

— Жаль, что вы начали этот эксперимент, Баумофф! — проговорил я.

— Не… говорите… таких… глупостей! — едва выдохнул он. Впрочем, оба последних слова его скорее напоминали стон, поскольку перед каждым из них он до шляпки втыкал оставшиеся стальные шипы в собственные ладони. Баумофф сжимал кулаки в порыве дикой решимости, и я заметил, что острие одного из них вышло наружу с тыльной стороны ладони между сухожилиями второго и третьего пальцев. Верхушка шипа была окрашена кровью. Я посмотрел на Баумоффа: он глядел мне прямо в глаза.