В вопросах моих уже звучало отчаяние, которое лишь усиливала моя слабость. Однако Наани не помнила в той жизни ни меня, ни какого-то другого мужчину, она не помнила вообще ничего, кроме движущихся городов, вдруг всплывших в ее памяти из бездны лет, полных скорбей, радостей и чудес, из которых и складывается мир человека.

Тем не менее, мои расспросы расстроили Наани, моя тревога причинила ей боль; Дева вдруг испугалась, осознав, что было такое время, когда она не знала меня, и, возможно, даже находилась в руках другого мужчины.

Однако Наани постаралась помочь мне и образумить. Она поведала мне, что не помнит о том, чтобы любила в ту далекую пору; но если она тогда и принадлежала другому, то тосковала обо мне, Ее Собственном, которого она не в силах была забыть. Истинно, такова жизнь; счастье, любовь и радость рождают печаль… не следует забывать об этом.

Наани напомнила мне, что с тем же успехом мы можем предполагать, что и в той жизни она умерла моей собственной Девой; незачем думать, что сердце могло позволить ей принять другого мужа; ведь душа ее знала, что уже встретила Своего Собственного, и потому не обратила бы внимания на предложения других мужчин. Увы, мы могли только гадать, как было на самом деле. Наани сказала, что как ей кажется, кроме меня, она не принадлежала никому, — быть может, лишь потому, что любовь рождала в ней такое желание.

Впрочем, мы могли верить лишь в то, что прежде были вместе, и надеяться, что остаток пути не разлучит нас.

Последовав этому мудрому примеру, я обрел новые силы, подумав, что напрасно терзаю себя пустыми сомнениями… кроме того, не имея власти над прошлым, я не мог ничего узнать или исправить.

Когда мы вновь взялись за еду. Дева удобно расположила меня, поправила мои повязки и решила надеть башмаки и причесать волосы, клянусь, лишь потому, что знала, как восхищают меня ее босые ноги и волосы, рассыпавшиеся по плечам. Она была так рада, когда я восхищался ее смелой красой, ибо во всем дополняла меня, о чем только и остается мечтать мужчине. Так закончился этот тихий день, отданный разговорам и дружбе. Дева приготовила меня ко сну и легла рядом, повернувшись ко мне милым лицом; наделив меня полным любви и значения поцелуем, она уснула, довольная и мирная, сразу и дитя, и женщина.

Я тоже уснул, помню только, что Наани время от времени чуть приподнималась на локте и с большой любовью заглядывала в мое лицо, проверяя, хорошо ли мне.

Ну а проснувшись, я услышал шипение воды и понял, что Дева уже поднялась и сперва занялась собою, что я заметил, едва она подошла ко мне, ведь волосы ее, успевшие просохнуть после мытья в укрывавшейся за кустами теплой котловине, лежали на плечах именно так, как мне нравилось. И я глядел на нее с любовью и уважением — вполне естественными — а она с милым удовольствием в сердце; и высокое чувство владело нами; все мое существо горело любовью, в сердце пылало духовное пламя, которому разум лишь прибавлял жару, дабы оно жило вечно, и никогда не гасло.