Его голос звучал низко и мягко. Деметриче посмотрела на кандалы, на цепи, прикрепленные к вбитой в стену скобе.
— Как я ненавижу все это, — сказала она с отвращением. — Снимите их, Сан-Джермано. Но обязательно верните на место… потом.
— Да, дорогая, — сказал он, без видимых затруднений разгибая железо. — Видите, как все просто? А сжать их еще легче. — Он притянул израненные запястья к губам и осторожно поцеловал каждую ссадину. — Улыбнитесь, карина. И подумайте, что я еще могу для вас сделать? Впрочем, пожалуй, я знаю это и сам.
Ракоци повозился с завязками и накинул на Деметриче свой плащ. Женщина вздрогнула и отшатнулась.
— Он мокрый!
— Да, мокрый, — сказал он печально. — На улице дождь. Вам неприятно? — В словах его крылся подтекст.
— О нет!
Деметриче потупилась и смущенно пробормотала:
— Просто… вы промокли до нитки и… можете заболеть.
— Это, — сухо сказал он, — невозможно.
— Правда? В таком случае… — Деметриче помедлила, потом, словно на что-то решившись, приникла к нему. — Мне все равно, мокрый вы или не мокрый. Мне нисколько не помешает, даже если вода хлынет на нас с потолка. Обнимите меня, Сан-Джермано! Крепко, как вы это умеете, обнимите меня! — Она прижалась к Ракоци и затихла, ощущая, как напряглась его грудь.
Он снова поцеловал ее — долгим, затяжным поцелуем, потом отстранился и со вздохом сказал:
— Деметриче, радость моя, вы должны меня выслушать.
Она непослушными пальцами погладила его по щеке.
— О, Сан-Джермано, одежда скоро просохнет. Не беспокойтесь, прошу вас, мне действительно хорошо.
Взгляд его сказал ей, что дело совсем не в одежде.
— Что с вами? — Деметриче выпрямилась. Она уже знала что.
— Дорогая, не надо лукавить. Вам ведь известно, кто я таков. И в вас все еще живет неприятие этого факта. — Он отмел ее возражения нетерпеливым взмахом руки. — Вы боитесь меня. Вы и раньше боялись.
— Я была не права.
Она покраснела, осознавая справедливость упрека. Он подарил ей ночь наслаждения, он стал ей близок, но зазор между ними все-таки оставался, и поделать с этим она ничего не могла.