Показалось солнце. Было всего четыре часа пополудни, и там, внизу, за каменистым пляжем, солнечные лучи играли на зеленых волнах. Воздух был свежим и соленым. Легкий ветерок ерошил волосы Ситона. Он забрался в машину и поглядел на свои стиснутые кулаки с побелевшими костяшками пальцев. Руки у него тряслись, но не от страха. От злости. Ситон и сам удивился тому, что убийство шестидесятилетней давности могло вызвать у него такую ярость. Но это было именно так. Он не мог не думать о незаполненных страницах ее дневника, о ее измученном теле в клочьях пены на холодных камнях. Она была такой утонченной. И пылкой. Она уже смиренно вступила на путь искупления. Но была лишена жизни каким-то выродком. Обречена на поругание как самоубийца, сумасбродка и нищенка. Он не мог смириться с такой явной несправедливостью.

Он жаждал поймать неуловимого эмиссара по имени Коуви, прижать его к стенке, чтобы тот не мог ускользнуть, и убить собственными руками. А руки у Пола Ситона были натренированные. И хотя пик его физической формы остался в далеком прошлом, мышцы не позабыли уроки, полученные еще в нежном возрасте. Он хотел загнать Коуви в угол и бить до тех пор, пока тот не завизжит и не заскулит, а потом бить снова и снова — пока тот не испустит дух. Ситон непроизвольно сжал кулаки, до крови вдавливая ногти в кожу ладоней. Но он ничего не замечал. Ему не терпелось вновь встретиться с Малькольмом Коуви. Конечно, он все еще боялся его. И все же злость пересилила чувство страха.

О мальчике он просто старался не думать.

Ник Мейсон захлопнул багажник, набитый смертоносным грузом, и посмотрел на часы.

Он был не уверен в ирландце. Он не понимал, как в одном человеке, особенно с такой израненной душой, как у Пола Ситона, могут одновременно существовать и трусость, и смелость. На войне он не раз видел, как трусость маскировалась бравадой. И он не раз видел, как храбрость уступает место страху. Он и сам не раз испытывал страх, но вырывался из его железных тисков, не позволял страху парализовать свою волю в бою и продолжал делать то, чему его научили: нести смерть. Однако таких людей, как Ситон, он еще не встречал. Он посмотрел на напарника, лицо которого отражалось в зеркале заднего вида. Тот сидел, решительно сжав зубы, вперив взгляд в дорогу, и не замечал, что за ним наблюдают. Да, Ситон многое повидал на своем веку. То, что обычным людям видеть не положено. Ужасный опыт только ранил его душу. И вот теперь, вопреки всем доводам рассудка, он отправляется обратно, чтобы получить еще больше. Битва, в которую он однажды ввязался, не закалила его, а скорее лишила покоя. И тем не менее он снова здесь — решительный и непреклонный.