Теперь зверь отчаянно скулил за спиной у Ситона, скованный его стальной мыслью. А Коуви упорно чиркал спичками по коробку в тщетной попытке повторить свой коварный фокус. Но ни одной из спичек не суждено было зажечься, ибо Пол не допустил бы этого. Револьвер Уитли по-прежнему лежал на столе. Но Коуви не удастся даже с места его сдвинуть. Ситон мысленно пригвоздил револьвер к столу. Коуви зарыдал. Громко всхлипывая, он вертел в пальцах коробок и ронял в темноте сломанные спички. Пол улыбнулся, все еще не открывая глаз. Он понял, что и так прекрасно видит. Однако его ждало дело гораздо более важное, чем Малькольм Коуви с его мелкими пакостями и пустыми амбициями. Ситон дал мальчику торжественное обещание, которое теперь собирался выполнить.

Мешок под его пальцами отозвался тихим дробным звуком. Теперь Пол мысленно был на кладбищенском плато за церковью, откуда открывался вид на море. От тенистых деревьев веяло уединением, в воде отражался свет предзакатного солнца. Среди свежескошенной травы возвышалось надгробие Роберта Моргана. Пол Ситон собрал все свои силы, которыми доселе почти не пользовался. Ему пришлось проникнуть в недра своего существа, чтобы извлечь квинтэссенцию. Он сконцентрировался и словно достиг полного единения с физическим миром, и вера победила действительность, а материя уступила силе и чистоте его помыслов. Великая нежность к мальчику направила волевой импульс Ситона. Пусть останки Питера, его благословенные мощи во веки веков покоятся в отцовских объятиях, озаряемые лучом маяка, высеченного на граните.

Он вздохнул и опустил голову. Мешок на его коленях был пуст. Зверь, таившийся за спиной, исчез, едва рассеялись — окончательно и бесповоротно — вызвавшие его губительные чары. Вместе с разбитыми иллюзиями обветшал и дом, снова став развалинами. Ситон открыл глаза и посмотрел на Малькольма Коуви, сидевшего за протухшей едой. Не было больше ни привычной музыки, ни призраков. В своей нелепой мантии, в перстнях и с дурацкой брошью, Коуви выглядел печальным и изможденным. Между пальцами он катал сигару, но не мог прикурить ее. Ни одна из спичек, рассыпанных на столе, не желала зажигаться.

— Теперь я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, — сказал Коуви. — Все напрасно. Какие напрасные траты! Будь ты проклят!

— Я мог бы убить вас.

— Мог бы. Но не убил, — покачал головой Коуви, бросив взгляд на бесполезную сигару. — Все напрасно.

Обветшавшие стены особняка Клауса Фишера были испещрены следами некогда висевших там фотографий. Ливень хлестал в зияющие дыры окон. Ситон встал и начал осторожно пробираться к выходу. Он вышел в ночь из разрушенного дома. Дождь лил не переставая. Но Ситон упрямо продолжал идти туда, где, по его расчетам, было побережье. Он не допускал даже мысли о том, чтобы воспользоваться «саабом» Коуви. Слишком тяжело было бы смотреть на пустое пассажирское сиденье. Интуиция подсказывала Полу, что он непременно выйдет к морю и найдет там лодку. Пандоре не повезло с лодкой, но ему — и он был в этом абсолютно уверен — обязательно повезет. Ситон только раз оглянулся на дом — когда плотная стена леса должна была скрыть его из виду. В одном из башенных окон мелькнул свет, но Пол понял, что это всего лишь тусклый отблеск луны. Даже издали было заметно, что стекло расколото. Весь дом был расколот. Опустевший, лишенный былой губительной силы.