Вскоре ей показалось, что туннель света заканчивается и переходит в равнину с поверхностью цвета охры, по которой двигалось стадо газелей. Их было так много, что они заставляли содрогаться горизонт. Но вскоре это видение растаяло, она снова пребывала в свободном падении, падала все глубже и быстрее.

Вдруг ей почудилось, будто бы она пробила какую-то мембрану. Свет раскололся на осколки, как исполинское зеркало, осколки брызнули в разные стороны, и Сендрин больно ударилась о песок.

Когда она посмотрела вверх, над ней царил мрак. Некоторые из светлых осколков все еще сверкали в темноте, и, когда Сендрин рассмотрела их внимательнее, она узнала созвездия, которые видела из своего окна в эркере дома Каскаденов.

Небо заслонили девять черных лиц. Кваббо и другие мудрецы склонились над ней, разговаривая о чем-то.

Прошло некоторое время, прежде чем она услышала голос Кваббо.

— Ты отсутствовала два дня и две ночи, — проговорил он с явным облегчением.

С усилием она вспомнила сказанные им раньше слова: если боги примут тебя, ты будешь знать, что с тобой было. Но она не знала ничего об этом, ей помнился только свет.

— Боги не приняли… меня, — с трудом выдавила она и больше ничего не смогла сказать.

Кваббо улыбался.

— Тот, кто пробыл в другом мире так долго, как ты, и, несмотря на это, вернулся оттуда невредимым, является не просто любимцем богов, — он нежно погладил ее по щеке, как отец, гордящийся своей дочерью. — Ты наконец готова, белая шаманка. Завтра мы тронемся в путь, в глубь пустыни.

* * *

Как-то в воскресенье утром Адриан сжег дневник Селкирка.

Он сидел на холодном каменном полу кухни, вырывал из книги лист за листом, сминал их и бросал в огонь большого камина, в заднюю стену которого был встроен один из древних каменных фрагментов. На нем был изображен всадник в профиль, со странным головным украшением. В правой руке он держал копье, готовясь его бросить. Мужчина сидел на животном, которое только на первый взгляд Напоминало лошадь; всмотревшись пристальнее, можно было узнать в нем оленя, у которого только намечались рога. Откуда жители пустыни знали, как выглядит олень?

Тонкая бумага загоралась молниеносно. Прежде чем бросить в огонь следующий лист, Адриан смотрел, как догорал предыдущий. Огонь выжигал черные раны в убористо написанных Селкирком строчках, со все усиливающейся жадностью уничтожал его сообщения о Енохе и массовых захоронениях под дюнами. Прошлое превращалось в пепел.

Гаупт гордился бы мной, думал Адриан с налетом сарказма. Бывший священник хотел уничтожить записки с самого начала, и сегодня Адриан вынужден был признать, что тот оказался прав. Этот дневник причинил столько вреда! Лучше бы Сендрин никогда не находить его. Снова проклинал он Селкирка, как делал это прежде уже десятки раз, — за кровь, которую тот пролил в этих стенах и за их пределами, в Калахари, но еще больше за то, что его преступления могли каким-то образом воздействовать на Каскаденов и Сендрин.