— Никогда. Но он родом из семьи, несколько поколений которой были ярыми расистами. А Барлоу — убежденный христианин, склонный к проповедничеству.

— Но в душе у него глубоко засела вся та мерзость, которой он наслушался в детские годы. Он подавляет ее и контролирует себя. Он, вероятно, очень сдержанный человек?

— Чрезвычайно.

— Понятно. Уитт воспользовался аэрозолем, который подавил самосознание Барлоу. Это самосознание либо уснуло, либо стало беспомощным. В машину садится человек с высвобожденным из-под контроля эмоциональным опытом своего детства. Этот опыт заложен в него отцом. Все мы несем в себе частицы психологических качеств наших родителей, то, что сторонники теории психоанализа Юнга называют интроекциями. Собственно, так формируется наша психика с самого начала, и это понятно, однако и тогда, когда мы становимся взрослыми, малюсенькая мамочка и малюсенький папочка сидят внутри нас, даже в так называемых нормальных людях, во многом определяя повседневное поведение. Можно сказать, что это интроекции в действии. То, что произошло с вашим напарником, сплошь и рядом происходит с людьми иных культур. Например, в Юго-Восточной Азии это явление регулярное, там это называют словом «амок».

Паз поднимается и отходит в другой конец комнаты. Потом возвращается на свое место.

— Скажем, я принимаю это. Ну и как быть дальше? Что нам делать?

Сверху до меня доносится плач… В одно мгновение я взлетаю вверх по лестнице. Лус сидит на постели и плачет. Я беру ее на руки, баюкаю, она успокаивается, и тогда я спрашиваю, что случилось. Чудовища, отвечает она. У меня замирает сердце. Но я не чувствую никакого запаха, и амулет висит на своем месте, у Лус над головой. Просто приснился кошмар. Слава богу, это обычные детские страхи. Мы немножко поговорили о чудовищах. Любая другая мать сказала бы девочке, что это чудовища не настоящие, они ничего не могут сделать, но это не для меня. Я показываю Лус на амулет и объясняю, что он не пустит сюда чудовищ.

На крышу опускается что-то тяжелое и словно бы начинает царапать дранку длинными когтями. Лус снова вскрикивает и зарывается лицом в мой халат. Я говорю ей, что оно старается войти, но не может, и это правда — не может. Но Лус боится спать одна, она хочет спать в моем большом гамаке, вместе со мной. Я считаю ее требование разумным и спрашиваю:

— Лус, ты помнишь полицейского, который приходил к нам сегодня утром? — Она кивает. — Так вот, он сейчас внизу. Твоя мамочка помогает ему поймать плохих людей.

— А я тоже могу помочь?

— Конечно. — Ей не хочется оставаться в стороне от чего бы то ни было, даже в стороне от смерти. — Мы справимся все вместе.