— Отставить, — скомандовал Богдан лихим черноглазым хлопцам, звон серег в ушах у которых майорам ничего хорошего не сулил. Хлопцы огорченно застегнули штаны и отправились в глубины «ТОО» искать другую добычу, понятно, уж совсем все равно, какого полу, а майоры остались перед Богданам в качестве боевых трофеев. Парни они были видные, чего именно в пылу битвы хотели от них журавлевцы — Богдан и гадать не хотел. — А ну марш в маркитантскую, спросите Матрону Дегтябристовну, на Богдана сошлетесь, она вам новые форменки подберет. От имени… руководства… объявляю вам, господа майоры, благодарность… и брысь отсюда немедленно в самолет, пока выговор не добавил!

Майоры испарились, и на протяжении многих сотен страниц никто о них больше не вспоминал.

От кибитки Навигатора послышался шум: там, кажется, требовался Богдан. «Ничего-то без меня никто сделать не может!.. Кстати, не забыть бы: подонка этого, как хоронить потребуется, из избы только головой вперед выносить положено. Потому как колдун. А он колдун?.. А, ладно — как объявлю — так и будет. Раз мешал работать — стало быть, самый гнусный колдун он и есть. Опять мне за всех решать…» — грустно подумал чертовар и побрел к пандусу: там готовилась казнь.

Полоумный от человеческого сглаза черт Антибка сидел на схваченных китайской кангой задних ногах и крутил единственным рогом, Кавель Адамович Глинский по прозвищу «Истинный» был уже подвешен к стреле передвижного крана и подготовлен к насаживанию на этот рог, Кавель Модестович Журавлев, весь в холодном поту, лежал на руках у верного Хосе Дворецкого, Тимофей Лабуда, вонзив примкнутый к «толстопятову» штык в грудь давно уже и не дергающегося горбуна Логгина Ивановича, отнюдь не тихо матерился, а с вершины пандуса юная девочка в летном костюме, не решаясь спуститься вниз, изредка восклицала «За Родину! За Кавеля!» Этот последний возглас распалял десантировавшуюся на Дебрь толпу заметно сильней любой иной пропаганды. Бывшего следователя Федеральной Службы Кавеля Адамовича Глинского, связанного и закованного по рукам и ногам, держали в кабине вездехода, — хотя он-то как раз никаких лишних движений не делал, разве что хотел одним глазком, чисто профессионально глянуть на казнь своего неудачливого омонима, — но ему заранее не было позволено даже это. Как ни странно, полностью отсутствовали боевые соратники «Истинного»; что уж с ними сделали сперва исполнительные майоры-электронщики, а потом разъяренные журавлевцы — Богдан даже представлять не хотел. Тяжело пахло табаком из глиняной трубки Журавлева, который и смотреть-то на происходящее не хотел, слишком хорошо он знал все пророчества, слишком точно они сбывались.