— Не может быть… Просто невероятно… Однако через несколько часов…

Вы правы, обманывать подло, но что бы я делала без моей Мисси, моей секретарши, пишущей под диктовку? И если я кажусь слишком искушенной по части особенностей ее тела, это лишь оттого, что я вообще хорошо разбираюсь в телах.

Во многих отношениях она представляет собой лучшее из убежищ, какое только мог выбрать мой дух. Во-первых, она не коченеет слишком быстро, как происходит с теми, кто старше ее. Однако я чувствую, что трупная окоченелость овладевает ею — шея уже почти не поворачивается, пожатие плечами дается с неимоверным трудом, а рука, пишущая эти строки, становится все тяжелее. Чтобы водить пером по бумаге, требуется не меньшее усилие, чем то, с каким вол тащит плуг по борозде. Во-вторых, она не устает, как устают живые, и трудится над моей повестью больше десяти часов в день. И наконец, она согласна служить мне, пока я не поставлю последнюю точку. Мне понадобится немного времени для того, чтобы довести мой рассказ до сегодняшнего дня и сообщить вам, как мне — вернее, нам с моею спутницей — случилось оказаться на этом судне. Я обещаю поспешить, поскольку хуже, чем воспоминания о событиях 1844 года, может быть только одно: необходимость прерваться и отложить мой труд, пока не удастся найти другого писца. Итак, я продолжу, хоть это дается мне очень нелегко. Я предпочла бы предать забвению эти воспоминания, однако сейчас они обрели прежнюю силу, как летучий дух крепких напитков, которые свели Асмодея в могилу.

Мы с Леопольдиной долго не могли решить, что нам делать с неожиданно свалившимся на наши головы известием о близкой смерти Асмодея. Конечно, для него она не могла быть неожиданностью — он явно ее искал. Лео в своем вещем сне узнала, что Асмодей падет от собственной руки. Зачем рассказывать ему о том, что вскоре он исполнит задуманное? Незачем.

И не стоило надеяться, что мы убедим его отказаться от этого намерения. Поэтому мы стали гадать, как отнесется к этой новости Каликсто. Он был достаточно мудр, чтобы опасаться ясновидения, и обрадовался бы, если бы мы отказались от попыток узнать будущее, какую бы выгоду это ни сулило. Но больше всего нас интересовало, что скажет Люк. Он, несомненно, попытался бы спасти своего друга.

Лео сказала, что не собирается прерывать изучение приемов гадания, невзирая на полученный урок и на мнение Каликсто, и поскольку мне не хотелось встревать между ними — они часто устраивали между собой форменные сражения, словно… словно люди, которые и любят друг друга, и страшатся этого чувства, — то мы все-таки решили ничего ему не говорить. Вернее, Лео убедила и заставила меня ничего Каликсто не сообщать. Однако нам пришлось все рассказать Люку.