Вадим шагнул в глубь комнаты, бережно снял с гвоздей пару дисков. Вытер пыль, всмотрелся в названия песен, и внутри тут же включился невидимый проигрыватель, в голове зазвучали вступления и пространные соло гитар и синтезаторов.

Ну, надо же! Эх, времечко-то было!

Тогда ему казалось, весело и отчетливо, что Новая Компьютерная Эпоха вдруг удосужилась с самого начала повернуться к человеку своим забавным, лицедейским, пофигистским обличьем. Какая музыка хлынула с подмостков, какие роботы и бюрократы бродили по ним, смешно покачивая руками, плывя назад в «лунной походке» под Майкла Джексона или старательно и уже вполне сноровисто крутя нижний брейк-дэнс! Это был офигенный выброс положительной энергии, скопившейся в музыке уже бог знает с каких лет; тот мудрый и бесстрашный стёб, что свойствен лишь милым чудакам — влюбленным, студентам, да еще мудрым шутам.

Ныне шуты шуткуют уже не у тронов королей, усмехнулся молодой человек, бережно оглаживая поверхность черного диска. Все больше — на потребу толпы, в которой безнадежно сливаются мысли, души и лица. И все такие обаятельные! И все Такие Обаятельные!!!

Он подмигнул пластинкам и тихо шепнул:

— Скажите, как живете?

И где-то в глубине души немедленно щелкнул тумблер, точно игла опустилась на скрипучий диск, и хор забавных буратинских голосов тут же закричал, заголосил, засвистел на все лады:

— Замечательна-а-а-аааааааа!!!

Черт возьми, а ведь я скучаю по ним, подумал Вадим, возвращая пластинки каждую на свой гвоздь. Я по ним, оказывается, даже тоскую… Мне сегодня кажется странным, что люди, делавшие хорошую музыку в молодости, делают откровенно плохую в зрелости и уже просто отвратную — под творческую старость. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Я этого не понимаю и, видимо, уже не пойму. Потому что и по сей день скучаю по этим электронным сказкам эпохи НТР — ведь именно так называли и брейк, и электро-буги, и софт-фьюжн во времена оны замшелые критики; и ведь они были, наверное, абсолютно правы!

Вот бы послушать теперь такой альбом, представил Вадим и понял: всю дорогу во время прослушивания у него на физиономии цвела бы, наверное, улыбка, совершенно не связанная со всеми эмоциями остальной его жизни. Сорок виниловых минут бесконечной, радостной и восхищенной улыбки — согласись, старик, это уже немало, думал он. Тем более что в этой музыке, как в темнице, заключен тот трудный, памятный год. Я прослушал бы до конца эту пластинку, повесил ее обратно на гвоздь и попрощался с этим домом. Для ключа здесь тоже был свой гвоздь, и об этом я всегда помню…