О чем я, впрочем? Он же вампир. И дружок Гранта. Конечно, его пустили. Он… куда угодно без мыла пролезет.

Я оборачиваюсь на его издевательский голос и вижу привычную усмешку на бессмертном лице. Интересно, что сейчас выражает мое лицо? Чувствую я усталость, раздражение и… ненависть. Да, я знаю, что этот тип спас мне жизнь. Я знаю, что он друг Марины. Я знаю, что он по-своему неплохой, наверное, парень – хотя и себе на уме. Вот только мне на все это наплевать – я не могу быть ему благодарным, не могу видеть его самодовольную рожу, потому что бледность, грация и красно-карие глаза олицетворяют для меня все то, что у меня было и что я потерял навсегда… Он вампир. Он принадлежит к миру, из которого меня выкинули. Он – кровный брат Марины. Ее часть.

И он тут стоит передо мной, а ее я не увижу больше никогда!

Я обращаюсь к нему сквозь зубы – мне слишком обидно, я слишком зол, и я не знаю, что выразит мой голос, если я дам ему полную свободу:

– Знаешь, Серхио… Мне очень хочется дать тебе в морду. Я понимаю, что силы у нас не равны и что ты меня можешь одним пальцем по стенке размазать. Но мне, в общем-то, на это плевать. И поэтому я, наверное, сейчас подойду и сделаю это, ладно? А ты можешь, если хочешь, меня убить.

Серхио поднимает одну бровь:

– Я тоже рад тебя видеть, Влад. Если тебе правда очень хочется, можешь дать мне в морду. – Он останавливается на секунду, будто смакуя эту фразу, а потом продолжает с усмешкой: – Но я не стану тебя убивать. Во-первых, мне слишком дорога МОЯ жизнь, а я знаю, что, случись с тобой плохое, Марина мне открутит голову. Вовторых, ты мне, в сущности, симпатичен, и твоя смерть не доставит мне никакого удовольствия.

Я чувствую, как краснею – от злости. Терпеть не могу эту заносчивость, эту холодную самоуверенность… Я все еще не разжимаю зубов:

– Я понимаю: издеваться надо мной – удовольствие куда большее.

– Не понял? – Серхио виртуозно изображает искреннее недоумение.

– Ага, не понял ты! Какого черта ты пришел – кроме как поглумиться?

Серхио молчит, глядя на меня с философским спокойствием, но уже без улыбки.

Его молчание бесит меня еще больше – и я наконец повышаю голос:

– Ну радуйся, кровосос хренов! Ты все смотрел и думал – долго ли она будет со мной играться, прежде чем вернуться к тебе – такому совершенному и такому бессмертному. Оказалось, недолго. Так какого черта ты тут делаешь – почему ты не с ней и не празднуешь победу? Ты же выиграл. Она твоя!

Холодов терпеливо выслушивает мою тираду. На лице его появляется озабоченное выражение, и он переспрашивает осторожно: