Они шагали по раскалённому Невскому среди обливающихся потом, поглощающих мороженое и холодное пиво туристов и горожан. Недалеко от Дворцовой площади было две лютеранских кирхи, одна из них была нужной. Антон засмотрелся на шарик наверху бывшего Дома книги, ныне магазина Зингера, когда Матрёша дёрнула его за руку и глазами указала на фигуру в костюме. Человек их не видел, они вильнули и укрылись под сводом метро. Может быть, несчастный клерк ожидал на солнцепёке назначенной встречи, может быть, шла какая-то презентация, может быть. Подходить к человеку и спрашивать, не их ли здесь ждут, Чёрному не хотелось. Зато развоевалась Матрёна:

— Нам давно пора показать нашу силу! Сколько можно от всех убегать? Мы только и делаем, что прячемся.

— Мать, нам нужно провести в наш мир Кали, а не погибнуть геройски. Как ты не понимаешь? Мы почти у цели.

— Именно что почти. Мы ещё долго можем оставаться «почти».

— Нет. Недолго. Долго нам никто не даст.

— Почему нас ждут здесь?

— Видимо, они считают, раз мы не знаем города, то будем ходить по главной улице. И ведь ходим. — Антон нахмурился.

— Больше не будем! — заявила Матрёша. — У нас карта есть.

— Да. — Чёрный достал карту. — Сейчас мы пойдём…

Они вышли к кирхе со стороны Конюшенной площади.

Небольшое, по-домашнему уютное здание уходило чуть в глубь квартала, привлекало взгляд. Ступени, четыре колонны, треугольный портик. И на портике — испускающий лучи треугольник. Простой треугольник, белый, сплошной, без рисунков и букв. Они постояли на противоположной стороне улочки, откуда было лучше видно, потом подошли, поднялись к дверям.

— Это почти дома, — вздохнула Матрёна. — Век бы здесь стоять.

— Дом? — удивился Чёрный. Он не так представлял себе искомый Храм.

Нет, ещё не дом, но что-то родное и близкое, как бабушкин плед.

Антон тоже заметил мягкость и теплоту, исходящую от этого знака Кали. Они прочитали расписание служб, подивились, что в церкви даются концерты. Ах да, здесь же стоит орган. Можно просто прийти, послушать музыку. Как хорошо! Он представил, как может звучать орган, как ему вторит виолончель, и вдруг взял девушку за руки и осторожно закружил прямо на ступенях. Они танцевали, как будто были одни во всём городе, да ведь они и были сейчас одни. Ушли куда-то голоса людей, шум машин, вместо этого возникла тихая-тихая музыка, и они танцевали, отдаваясь её волнам. Теперь её слышала и Матрёна. Её глаза потемнели, в них вставала глубинная сила и лукаво улыбалась из своей глубины. Антон отвечал ей взглядом, в котором сейчас читалась чуть усталая мудрость многих веков. Сила и мудрость кружили под звуки священной музыки, как в первый или в последний день на Земле.