Музыка завершилась.

— А где все?

Матрёна удивлённо вертела головой. Оживлённая улица затихла и опустела. Стало прохладнее, солнце не слепило глаза. Вот показалась какая-то парочка, Чёрный шагнул к ним.

— Не подскажете, который час?

— Половина второго. — Парень поднял к глазам запястье с часами.

— Спасибо, — слегка запнувшись, поблагодарил Антон и повернулся к Матрёне: — Хорошо поплясали.

Девушка счастливо улыбнулась:

— Наша Мать даёт! Мне понравилось.

— Мне тоже, — согласился Антон. — Хотя я рассчитывал сегодня же и в Исаакий зайти.

— Зайдём завтра! — отмахнулась она. — Думаю, не нужно смешивать два приёма. Там будет совсем другой знак.

— С чего начнём? — Антон изучал ценник под стеклом музейной кассы.

— Сначала на колоннаду, — выбрала Матрёна. — Музей надо будет прочесать основательно.

— Как скажешь, — кивнул он, расплачиваясь.

Лестница шла внутри толстых стен, на ней было неожиданно прохладно. Они неторопливо поднимались, наслаждаясь сумраком и холодком. Лестница всё время кружила, оборачиваясь вокруг своей оси, так что у девушки закружилась голова.

— Ох, — выдохнула она. — Сколько же здесь ступенек!

— Триста шестьдесят пять, — тут же откликнулся Чёрный.

— Что, правда? — ужаснулась Матрёша.

— Шучу. Я не знаю.

Они выбрались на солнечный свет. Наверху, словно в возмещение прохлады подъёма, было неимоверно жарко. Галерея превратилась в пыточную камеру под небесами. Внизу расстилались крыши. Они сверкали свежими пятнами заплат, краснели старым суриком, рыжели ржавчиной. То тут, то там из сплошного поля поднимались башенки колоколен, где-то с новенькими крестами, где-то до сих пор голые или в лесах. Город раскинулся до горизонта, сливаясь с небом, уходя в небо, расплываясь дымкой — невозможный, невероятный город на болотах.