Штефан не получил на свой вопрос никакого ответа, но это еще ничего не значило. Может, его противник просто предпочел промолчать. Пытаться говорить в подобной ситуации, очевидно, означало проявить слабость.
Тем не менее Штефан продолжал говорить:
— Мы сейчас можем либо одновременно друг друга прикончить, либо проверить, кто из нас более быстрый… а можем согласиться на ничью: вы позволяете нам уйти — и все остаются в живых.
Это было просто смешно. Хотя произнесенные Штефаном слова смог бы понять любой, кто хоть немного говорил по-немецки, они вполне могли показаться наивными и даже глупыми — пригодными разве что для какого-нибудь диалога в третьесортном телесериале, но не в реальной жизни. И потому единственное, что сейчас имело значение, — это то, что Штефан мог прочесть в глазах наемника.
А то, что он там увидел, сильно поразило его.
Во взгляде наемника не чувствовалось абсолютно никакого страха, как не чувствовалось там и уважения к тому оружию, ствол которого упирался ему прямо в лоб. Этот человек
— Ну ладно, — сказал Штефан. — Не знаю, понимаете вы меня или нет, но если даже и нет, то можете, наверное, догадаться, что я намереваюсь сейчас сделать. Мы сейчас уйдем отсюда, и если вы попытаетесь нам помешать, то я лишу жизни как минимум одного из вас. Понятно?
Наемник, стоявший перед Штефаном, даже не шелохнулся, но что-то в его взгляде подсказало Штефану, что он все понял. Штефан молил Бога, чтобы это было именно так. Сейчас его жизнь зависела от правильности этого предположения.
— Бекки, ты можешь идти?
— Конечно, — ответила Ребекка.
Ее голос дрожал. В нем чувствовались такие невыносимые страдания, что Штефан невольно вздрогнул. Тем не менее он услышал, как она поднялась и взяла на руки Еву. Черт возьми, он
— Иди к двери, — продолжил Штефан. — Только медленно.
Он услышал, как она пошла к двери — неторопливо, волоча ноги. Легкий шорох подсказал Штефану, что она задела плечом край алюминиевой емкости, и Штефан мысленно взмолился, чтобы Ребекке хватило сил и она смогла бы устоять на ногах и удержать Еву. Она