Голые ветви расплывались у меня перед глазами на фоне светло-голубого осеннего утра. Хотя Квен страдал и победил, я все еще ощущала внутреннюю боль, усиленную моей собственной измотанностью — физической и ментальной. Точно так же умирал мой отец, когда мне было тринадцать, и я ощутила, как разгорается во мне злоба тлеющим углем: мой отец сдался, а Квен — нет. Но потом злоба сменилась чувством вины. Я пыталась удержать отца в живых — и не смогла. Что же я за дочь, если чужого смогла спасти, а собственного отца — нет?

Когда Квен боролся за жизнь, мне вспомнилось во всех подробностях, как я держала за руку умирающего отца. Та же боль, то же трудное дыхание… все то же самое.

Я заморгала, и зрение вдруг прояснилось, и с той же кристальной ясностью пришла мысль: мой отец умер в точности так же. Я же там была. Я это видела.

Цепляясь носками за неровности камней, я повернулась к темной комнате за открытой дверью. Квен говорил, что не важно, умрет он или нет, но если я хочу правды, я должна смотреть, как это будет. Он не мог нарушить слово, сказав мне, почему умер мой отец, но он мне показал эту причину, заставив бороться за его жизнь вместе с ним.

Краска сбежала у меня с лица, и я еще сильнее похолодела. Доктор Андерс не составляла микстуру, которую принял Квен, но я готова была ручаться, что она модифицировала это средство для усиления его действия. А мой отец умер от более ранней версии того же.

Будто во сне, я ушла из сияющего утра в обволакивающую теплоту темной комнаты. Дверь я оставила открытой, чтобы впавший в забытье Квен услышал птиц и понял, что он жив. Я ему больше не нужна, и он мне показал то, что хотел показать — то, что Трент запретил ему говорить вслух.

— Спасибо, Квен, — прошептала я, проходя мимо кровати и не замедляя шага. Трент, где Трент? Он должен был знать. Отец Трента умер первым, и что бы ни было причиной смерти моего отца, применение этого средства санкционировал Трент.

Подобравшись, я открыла дверь и услышала далекие голоса. Холл был пуст, если не считать интерна, храпевшего на диване с открытым ртом. Бесшумно ступая в носках, я вышла в коридор и заглянула в большой зал.

Уютный гул голосов и временами позвякивающие инструменты привлекли мое внимание к сцене. Там было пусто, только паковала инструменты техподдержка Такаты, больше занимаясь разговорами, чем делом. Утреннее солнце озаряло сор вчерашней пирушки: стоящие в беспорядке стаканы, тарелки с остатками еды, смятые салфетки, оранжевые и красные декорации. Защита на окне была включена, слегка переливалась, а в дальнем углу у окна я увидела Трента.