Он наклонил голову, но выражение лица у него было непроницаемое, и я, вдруг сообразив, выпалила:

— Слушай, ты знаешь, что насчет фамилиара — это была липа, только чтобы Трента вытащить? На самом деле он моим фамилиаром не будет.

Но у меня на плече была тень метки, точно такая же, как у Трента. Я думала, что Тритон передаст эту метку Алу, но выглядело так, будто мне. Любопытно.

Квен полуулыбнулся мне:

— Он знает. — Посмотрев на Кери, он нагнулся ко мне, чтобы только я видела его лицо. — Он пытался тебя убить из-за того, что сделал с тобой его отец, случайно открыв демонам способ восстановить их род, но ты жива — потому что ты спасла мне жизнь и потому что пошла его спасать великой для себя ценой, когда он был беспомощен. Если бы не это, то и ты, и твоя церковь, и все, что в ней, — было бы уничтожено под корень.

— Да, понимаю, — сказала я, обеспокоенная, потому что поверила. У Трента было право меня ненавидеть, но он был у меня в глубоком долгу. Если мне повезет, он просто не будет меня замечать.

Квен посмотрел туда, где Кери уже заканчивала прощаться, и я переступила беспокойно — мне нужно было сказать еще одну вещь, и эта возможность могла быть последней.

— Квен, — сказала я так тихо, что он остановился. — Ты можешь передать Тренту мои извинения? За то, что из-за моей неумелости ему пришлось выдержать обращение с собой как со скотом? — Старый эльф со шрамами смотрел на меня молча, и я скривилась. — Мне нельзя было брать Трента с собой в безвременье. Это все было дурацкое самолюбие. Я пыталась ему показать, что я сильнее или умнее. Это было глупо и ненужно, и я… я прошу прощения.

Темная кожа морщинистого рябого лица засияла улыбкой. Не отводя глаз от Кери, он кивнул:

— Так и сделаю.

Посмотрев на меня, он протянул мне руку. Я с очень непривычным чувством ее пожала. Пальцы у него были теплые, и я будто продолжала их ощущать, когда он уже медленно вел Кери к двери.

Они вышли вдвоем среди порхания и шума, и слава небу, с ними ушло приличное количество пикси. Я выдохнула в тихом рокоте крылатых созданий, прыгающих на сахаре, и увидела, что ко мне идут мама и Таката. Она держала сумочку и пальто — очевидно, они тоже уходят.

Я прислонилась к бильярдному столу, чувствуя, как нервозно напрягаются у меня мышцы. Таката никогда не займет место папы — да и вряд ли будет пытаться это сделать, — но теперь он войдет в мою жизнь, и я не знаю пока, что это может значить.

И снова меня поразило, как мы похожи. Особенно носами.

— Мы тоже пойдем, дорогая, — сказала мама, четко постукивая каблуками на ходу. — Очень милый был вечер.