Атмосфера запустения и тлена, царившая в доме, настраивала его на романтический лад. Для человека, столь влюбленного в смерть, этот дом казался гавайским пляжем, залитым звездным светом. Ему хотелось узнать о доме как можно больше.

И потом, хотя Престон по-прежнему полагал, что Жаба – отъявленный врун, его нежный голос звучал более чем искренне, когда он заявлял, что представит доказательства истинности своей истории.

По тоннелям из бумаги, индейцев и мебели Престон следовал за хозяином дома. Глянцевые журналы, дешевые журналы, пожелтевшие газеты, все шло в дело, все служило строительным материалом.

По поворачивающим под прямыми углами и пересекающимся тоннелям, запахом схожими с подземными галереями древних египетских захоронений, следом за Жабой, натужное дыхание которого напоминало шелест лапок скарабеев, бегущих по стенам, они миновали еще две большие комнаты. Престон это определил по наличию дверных проемов. Сами двери сняли, должно быть, с тем, чтобы они не мешали прогулке по лабиринту. К дверным косякам вплотную прилегали стены из газет и журналов, так что тоннели нигде не прерывались.

Бумажные стены блокировали все окна. Во многих местах, но не везде, пачки газет и журналов укладывались до самого потолка. С дубовых половиц многолетнее хождение по коридорам стерло всю краску. Тут и там темнели пятна непонятного происхождения.

– Вы сейчас все увидите, мистер Бэнкс, – говорил Жаба, протискиваясь меж рукотворных стен, словно хоббит, спешащий куда-то по подземным тоннелям. – Увидите доказательство, будьте уверены!

И в тот момент, когда Престон уже вполне серьезно задумался над тем, а не является ли этот дом порталом, пересадочной станцией, связывающей многие параллельные миры, то есть местом, по которому можно блуждать до скончания веков, Жаба вывел его из лабиринта на кухню.

Необычную кухню.

Нет, все свойственные кухне атрибуты присутствовали. Плита с потрескавшейся и местами отколупанной, когда-то белой, а теперь желтоватой эмалью, гудящий и дребезжащий холодильник из тех времен, когда люди по-прежнему называли их ящиками со льдом, тостер, микроволновая печь. На том обычность и заканчивалась.

На всех свободных поверхностях лежали, совсем как в винных погребах, пустые бутылки из-под пива и прохладительных напитков. Бутылки заполняли и полки буфетов, открытые дверцы позволяли это увидеть. Пирамида бутылок оккупировала и кухонный стол. Окно над раковиной позволяло взглянуть на заднее стекло. На нем тоже лежали тысячи бутылок.

Жаба, должно быть, готовил на колоде мясника, которая стояла посреди кухни. О состоянии рабочей поверхности говорить не хотелось.