Признаться, у меня нет большого желания познакомиться с ними.

— Не могу поверить, что это — настоящее, — говорит Холли.

— Добро пожаловать в странный мир, — отвечаю я ей.

Она поворачивается ко мне:

— Может быть, для тебя это пройденный этап, но у меня мороз по коже.

Я качаю головой:

— Просто я пишу об этом. А то, что я испытал на собственном опыте, можно пересчитать по пальцам одной руки. У нас остался один понимающий человек — Боджо.

Боджо возражает:

— Принцип жестянщиков — всегда быть в тени. Если мы живем в ваших городах, то стараемся держаться подальше от шерифов и юристов. В Других Мирах — подальше от духов. Чем они сильнее, тем меньше мне хочется иметь с ними дело; в этом и вся штука.

— В чем? — спрашивает Рауль.

— В способности правильно определить, кто насколько силен. Некоторые из мелких, на вид вполне безвредных, — самые могущественные. Самое лучшее — по возможности избегать их всех.

— Эта дыра, то есть портал… — говорю я, указывая на проем в стене с мерцающими краями, — как долго он здесь продержится?

— Я могу держать его открытым, — говорит Боджо. — Музыка Роберта была тем шулером, который тасует колоду, чтобы выпала нужная нам карта. Она нужна была нам, чтобы добраться до Вордвуда, потому что я никогда там не был, но музыка не единственный путь. Метод проб и ошибок тоже может пригодиться. Просто так будет гораздо дольше. Другие Миры — место обширное; можете себе представить, какое оно большое. Миры иногда накладываются друг на друга, так что в иных местах, сделав один-единственный шаг, вы можете пройти через три-четыре мира сразу и даже не поймете этого без провожатого.

— Значит, без Роберта нам крышка.

Боджо качает головой:

— Раз он сказал, что мы уже близко, значит, теперь мы действительно можем найти это место сами.

Я чувствую, что у меня в голове тикают часы. Они начали тикать с того момента, как Саския пропала из моего кабинета. С каждой новой секундой, проведенной без Саскии, этот мир, Условный Мир, как любит его называть профессор, кажется все более пустым. И я не могу избавиться от страха, что чем больше времени ее нет, тем меньше становятся шансы вернуть ее. И всех остальных тоже.

Я киваю:

— Да, надо идти.