На руку приземлился комар и впился хоботком выпить крови. Видимо, пора снова браться за работу. Я пришлепнула его — от комара осталось только кровавое пятно. Вытирая руку о джинсы, пробормотала:
— Проклятый кровопийца.
Внезапно я увидела ползущую змею, которая, судя по всему, услышала звук моих шагов, а я застыла с поднятой для следующего шага ногой. Змей я не боялась, но это не значит, что сильно любила. Если бы она оказалась ядовитой и укусила меня, пришлось бы менять форму. А превращение, даже в Пантеру, днем давалось непросто, особенно без ожерелья-талисмана.
Местные гады были мне незнакомы. Размер этой змеи достигал около метра длиной, расцветка казалась черноватой с ромбовидными рисунками по всей спине. Не королевская змея. И не ленточная. Она прошуршала в траве и повернула свою треугольную, копьеобразную голову в мою сторону. Череп в форме стрелы — самый верный признак ядовитой змеи. Может, все дело в украшенной ромбами коже, хотя на кончике хвоста колец заметно не было. Я тихо ускользнула в тень.
Пошла дальше, глядя под ноги. Наступи я на змею, сапоги бы спасли, но только если бы укус пришелся на голень или стопу, а выше кожу ничего не защищало. Ни какой живности мне больше не встретилось, и я быстро обнаружила место, где упырь выбежал из леса. Признаков того, что он не человек, на поляне обнаружилось не слишком много, а вот в самом лесу кое-что сохранилось: он пробежал по грязи и оставил три прекрасных, четких, причудливых отпечатка с когтями: наполовину человеческие, наполовину чьи-то еще. Большой кошки.
Отпечатки имели тридцать три сантиметра в длину и двадцать восемь сантиметров в самом широком месте — в области пальцев. Судя по двум отпечаткам, пятки у него были как у человека. Этому факту обрадовался бы разве что специалист по снежному человеку. По глубоким, резким вмятинам можно было судить о длине ею когтей — на порядок длиннее, чем у Пантеры.
Что бы там ни было, он не обычный вурдалак. Так что называть его упырем-выродком уже не годится, но, пока я не придумаю что-нибудь получше, пусть будет пожирателем печени. Странно, что Пантера знала об этом монстре больше моего. Может ли это привлечь к ней внимание полицейских?
Мгновенно сработал инстинкт — замести следы, скрыть отпечатки чудовища, — инстинкт выживания, передавшийся мне от Пантеры. Сделай я это, копы решили бы, что я уничтожила улики. Пришлось бы объяснять, а значит — лгать. На лжи меня и поймали бы. Так что, вопреки трезвому расчету Пантеры, я оставила все как есть и пошла дожидаться легавых. Сначала приблизилась к окну, в которое нырнул выродок. Штора разодрана и оборвана. Разбитое вдребезги стекло зубчатыми осколками, заляпанными высохшей кровью, торчит внизу рамы. Пока я рассматривала окно, внутрь залетела муха. Обратно она не вернулась.