Но я утверждал с полной уверенностью, что сломал эту чертову руку после несчастного случая. Клялся чем только мог, будто помню, как присутствовал на его похоронах, а моя рука все еще была в гипсе! Саре пришлось показать мне нашу семейную Библию и затем страховой полис по случаю моей руки, прежде чем я поверил, что все произошло наоборот: я сломал руку за два месяца до этого, и когда мы хоронили Билли, гипс уже сняли. Сара обозвала меня старым дураком, и я чуть не врезал ей как следует, потому что рассердился, а рассердился я потому, что чувствовал себя смущенным, но по крайней мере у меня хватило здравого смысла понять это и оставить ее в покое. Она очень любила Билла, он был светлым окошком в ее жизни.

— Господи! — воскликнул Клайв. — Это не значит, что я поглупел, нет. Это вроде того, как ты приезжаешь в Нью-Йорк, и там на углах улиц сидят парни с тремя ореховыми скорлупками и шариком под одной из них, и они готовы поспорить, что ты не угадаешь, под какой скорлупкой находится шарик. Ты уверен, что можешь угадать, но они передвигают скорлупки так чертовски быстро, что всякий раз обманывают тебя. Ты теряешь след. Создается впечатление, что это тебе не по силам.

Он вздохнул, оглянулся по сторонам, словно пытаясь вспомнить, где они сейчас находятся. На его лице появилось выражение полной беспомощности, и эта растерянность вызвала отвращение у мальчика и одновременно напугала его. Ему не хотелось испытывать такие чувства, но он ничего не мог с собой поделать. Создавалось впечатление, что дедушка сорвал бинт и показал мальчику язву, симптом чего-то ужасного, чего-то вроде проказы.

— Похоже, что весна началась на прошлой неделе, — сказал дедушка, — но уже завтра все цветки слетят, если ветер останется таким же сильным. Вообще-то непохоже, что ветер стихнет. Когда все развивается так быстро, как сейчас, человеку трудно сохранять нормальный ход мыслей. Человек не может сказать: «Эй, подожди минуту-другую, пока я соберусь с мыслями!» Просто некому сказать. Все равно что находишься в машине без водителя, если ты меня понимаешь.

Как твое мнение, Клайви?

— Насчет одного ты прав, дедушка, — произнес мальчик, — мне кажется, что все это сделано как-то по-дурацки.

Он не хотел, чтобы старик истолковывал его слова как шутку, но дедушка захохотал и смеялся до тех пор, пока его лицо не приобрело ту же тревожно пурпурную окраску. На этот раз он был вынужден не только наклониться и упереться руками о колени, но и обнять одной рукой мальчика за шею, чтобы не упасть. И они упали бы, если бы кашель и хриплый смех дедушки не ослабли как раз в тот момент, когда мальчик уверился, что кровь вот-вот брызнет из сосудов на лице старика, ставшем пурпурным и распухшим от веселья.