Рука, которую сжимал Николау, выскользнула из его пальцев, не более весомая, чем воздух. Пустая оболочка опустилась на пол, но даже не издала звука падения. Она просто просочилась сквозь камень, истаяла, не оставив и следа, как до нее — другие оболочки. Это произошло настолько быстро и неожиданно, что Григорий еще долго не мог оторвать взгляда от того места, где только что стоял Петер Франтишек.

Между тем битва еще не была окончена.

Теперь он перестал быть единственным обитателем собственного сознания. Стоило ему отойти от только что виденного жуткого зрелища, как он ощутил, что в сознании у него поселился некто, кто не желал смириться с неизбежным, хотя от других своих частиц ожидал именно смирения.

Я Михась! — слышался Григорию визгливый капризный голос. — Я господин! Я бог!

Этот голос пронзал все мысли Григория, но между тем звучал он слабо, жалостливо, ничтожно, и заставить его умолкнуть не составило труда.

Нет, — ответил этому голосу Григорий. — Михась — это я. Но я также Григорий Николау… и с этого мгновения я буду им, и только им. Михась мертв.

Нет!.. — донесся издали утихающий голос, но Григорию уже не было дела до него. Одна из частиц соединилась с целым — только и всего. Его тело обладало могущественным разумом — этот разум был взращен и воспитан вопреки… или нет, благодаря стараниям одного несчастного создания, которое никого не просило о том, чтобы его создавали. Это была личность, направляющая сила, которая была прекрасно знакома этому телу.

А Михась… Михась теперь стал всего-навсего неприятным давним воспоминанием, о котором вскоре можно было бы забыть.