Художник вздохнул и принялся оттенять узоры на трико акробатки.

* * *

Портрет был закончен в воскресенье. Пока высыхало масло, Анж в сотый раз изучал композицию и не находил ошибок. Тени лежали именно там, где нужно, блики были легкими и насыщенными. Всё, как в жизни. Портрет Светланы стал венцом его творчества. Любой салон мог взять картину на выставку. Наверняка и коллекционеры не поскупятся в средствах, чтобы приобрести полотно. Мысль о продаже казалась Дежану кощунственной.

Глупо лгать себе, глупо тщиться надеждой, с горечью думал он. Я художник, но не чудотворец. Что бы мне ни сказали, что бы ни посоветовали, я останусь тем, кем был. Пусть удастся достигнуть совершенства в этом портрете – и что? Останется холст, и я вечно буду смотреть на него. Даже если с Санжаровым всё обойдется, в моей жизни не появится новый смысл.

Анж пожалел, что в ящике стола не лежит пистолет с одним патроном. Как легко бы всё решилось…

Но на холсте поблескивали луны и солнца, пялилась пустыми глазницами венецианская маска. А Светлана застенчиво улыбалась – только ему, одинокому и потерянному.

…Поскорей бы приехал де Селейран. Он привезет с собой тени прошлого, отголоски расцвета «Мулен Руж», увядшую ныне свежесть и задор восхитительной Ла Гулю, атмосферу «Мирлитона», эхо легких песенок Аристида Брюана, терпковатый запах дешевых духов Джейн Авриль, переставшей танцевать лет десять назад. Ненадолго ожили бы воспоминания о плакатах, написанных Тулуз-Лотреком для «Диван жапонне» Жана Сарразена, по-прежнему ярко полыхнул бы огненный оттенок волос Кармен Годен. А несравненная Иветт Гильбер до сих пор иногда поет романсы… Соприкоснуться с той восхитительной эпохой конца восьмидесятых!..

Ну, вот, упустил: на полях цилиндра Светланы должен быть желтоватый блик.

* * *

– …Теперь он живет здесь. Но сейчас слишком рано. Должно быть, мсье Дежан еще спит.

Двадцать второго декабря около шести часов утра по улице шли двое – статный молодой человек с черными глазами и крепкий, приземистый мужчина в зимнем плаще и сером кепи. Оба подрагивали от холода, но расходиться по домам явно не собирались.

– Мы сможем навестить его позже. Напомню, Пабло, что этот художник очень несчастен, – прошептал черноглазый.

– Я понимаю его, – вздохнул в ответ приземистый. – Ведь моя Ева тоже… Врачи говорят, ей уже недолго осталось.

Оба вышли под тусклый фонарь. Теперь любой обитатель здешних мест смог бы узнать Модильяни и Пикассо, забредших сюда после вечеринки в «Резвом Кролике».

– То, что ты рассказал, Моди, очень романтично, – икнув, пробормотал Пабло. – Похоже, мсье Дежан достойный человек. Я хочу посмотреть его картины.