В голове у меня все смешивается, как в разбитом калейдоскопе. Перед глазами мелькают хаотичные образы: отец, воздевший руки к небу, словно заклинающий некие силы; небольшая группа белых обезьян — последних представителей некогда расы людей, последних свидетелей великой катастрофы; дети, ползущие к обезьянам, несмотря на подземные толчки; деревья, клонящиеся под ветром, насыщенным запахами серы и лавы; подземный Эдем, который вот-вот будет разрушен непонятной катастрофой… И — незримый образ смерти, который временами возникает в моем сознании, но все же в нем не укореняется.

Однако я не могу помешать себе думать о том, что сейчас произойдет: плавящийся мир, вывороченные с корнем деревья, град камней… Мысленно я уже вижу искалеченные, безжизненные тела Сильвена и Габриэллы, вижу, как обрушиваются камни на несчастных детей, расплющивая их одного за другим… Скоро опоры Эйфелевой башни пронзят нагие небо. Скоро на нас обрушатся целые кварталы домов. Весь Париж провалится в эту огромную разверзшуюся бездну. И тысячи трупов — искореженных, раздавленных, с искаженными страхом и болью лицами — устелют землю Аркадии, словно гигантские кровавые градины, оставшиеся после страшной бури.

Тринитэ снова откладывает ручку, потому что начинает дрожать всем телом. Воспоминания настолько яркие, что от ужаса у нее сводит пальцы.