— Не знаю. Может быть, Богу. Ты веришь в Бога?

Он взбешен:

— Ты, сука ненормальная.

Я важно киваю:

— Я ненормальная.

Я обращаю всю силу своего взгляда в его глаза. Взгляд буравит его, и он не способен отвернуться. Я знаю, что все, что он видит, это мои бездонные зрачки, расширяющиеся, словно черные дыры. Я говорю очень медленно и мягко:

— Теперь, мой дорогой, сунь свой пистолет себе в рот.

Он на секунду столбенеет.

Потом, будто во сне, он открывает рот и засовывает дуло между губ.

— Чак! — кричит техасец. — Не слушай ее! Она пытается тебя загипнотизировать!

— Теперь я хочу, чтобы ты взялся за спусковой крючок, — продолжаю я проникновенно. — Немного надави на него. Не так сильно, чтобы пистолет выстрелил, но почти так. Вот, то, что надо, молодец. Теперь ты в сантиметре от смерти. — Я замолкаю и уменьшаю воздействие своего взгляда. Мой голос возвращается к нормальному. — Ну, как ты?

Мужчина моргает и потом замечает дуло у себя во рту. Он близок к инфаркту. Он так напуган, что бросает пистолет.

— Господи Иисусе! — кричит он.

— Ну, вот видишь, — говорю я. — Выходит, ты веришь в Бога. А поскольку я тоже верю и поскольку я за один раз могу выпить кровь только у одного из вас, то, думаю, я позволю тебе уйти. Быстро, беги за своими напарниками в пустыню, пока я не передумала.

Мужчина кивает:

— Без проблем.

Он убегает.

— Чак! — стонет техасец. — Вернись!

— Он не вернется, — говорю я техасцу серьезно. — Такую преданность ты не можешь купить. И уж точно ты не можешь купить меня. Ты даже не можешь купить мне ужин. — Я делаю паузу. — Ты уже должен понять, что ужин — это ты.

Он плачет как ребенок: