Зашли внутрь, тенькнув висящими колокольчиками, и тощий сутулый мужчина за прилавком поднял голову, нахмурился, увидев Василия.

— Я же сказал! Вон универмаг рядом, там купи.

— Витя…

— Покажите мне, что мальчик хотел.

— Не продается.

— Да вы просто покажите, вещь интересная.

Хозяин поморщился и, пройдя за прилавком, достал из-за стекла фигурку. Положил перед собой и встал, скрестив руки.

Витька взял тяжеленькую, сразу прильнувшую к руке спящую девочку. Повертел. Старая бронза. Грубо сделанная, лишь чуть намечены переходы, но сердце подстукивает, когда смотришь на круглые колени, покойно сложенные ступни и черточками прорисованные закрытые глаза.

— Сколько? — положил девочку на стекло прилавка, поверх видимых сквозь него ложечек и сахарных щипчиков.

Хозяин помолчал. Глянул остро. Сказал, видимо, передумав отказывать:

— Двести.

Витька мысленно пересчитал шуршащие в кармане бумажки, добавив полтинник, что отдал Васятке. Тот подергал его руку, сказал шепотом:

— У меня еще сорок есть. И твои.

Даже если бы кофе не пили, двадцатки не хватило бы. А еще обратно ехать, билеты в автобусе.

— За сто отдадите?

— Да вы что, ребятки! Античная вещь! Итак даром отдаю.

Но прищуренные глаза блеснули, встал за прилавком крепко, выжидательно положив бледные руки по сторонам фигурки.

Витька покачал пакетом, задевая ногу, чтоб чувствовать твердое книжное ребро. Раздумывая, рассмотрел над ухом торговца неровные сосульки седых волос, видно стрижется сам. И потертый кожаный ремешок вылез из рукава пиджака, поблескивая старыми часами. Скупой. Скряга…

«Трава-рыбак. Зовется так потому, что под белым цветком прячет изогнутый шип, острый, как коготь морского дракона, бьющего рыбу. Рождают траву перья убитых ястребом птиц, если до смерти они успевают запеть. Рви голой рукой, чтоб шип наколол тебе палец, высуши цвет и пей сам-один, три дня после красного заката. После того выудить сможешь потаенное в каждом»

Витька как бы нехотя протянул руку и снова взял фигурку. Сказал, поворачивая ее к свету: