— Я не могу этого с ним сделать.

— Сделайте это ради него.

Билл кивнул — Аугустино, ночи, себе. Потом, стараясь ни о чем не думать, вытащил одну спичку и поджег ею весь коробок. Он вспыхнул, и Билл бросил его в яму.

Бензин полыхнул со звуком — бум! — волна жара заставила его отшатнуться. Из ямы не донеслось крика, в пламени не шевельнулось ничто — и он был благодарен за это. Только смотреть не мог. Отвернулся, отошел, прислонился к дереву. Отчасти ему хотелось плакать, отчасти тошнило, но весь он был разбит, иссушен, опустошен. Просто кожа, натянутая на скелет.

Осталась одна злость.

То, что произошло с Дэнни, не какая-то там космическая случайность. С ним это сделали. И тот, кто это сделал, все еще где-то существует. Билл сдерживался, чтобы не выкричать свою злость в ночь; ее надо хранить при себе, подкреплять, приберечь для того, кто отвечает за это. Он поклялся его найти.

И заставить за все заплатить.

Ренни стоял над ямой, пока огонь не угас, лишь изредка вспыхивая языками. Подошел отец Билл, встал позади него, когда он направлял луч фонаря на светящийся пепел. Взглянул в лицо священнику. Что-то болезненное мелькало в голубых глазах.

— Все кончено? — спросил священник.

— Да, — сказал Ренни. — Должно быть кончено.

Ничто не шевелилось. Дэнни Гордон наконец успокоился. Остались одни косточки. Истлевшая плоть, налипшая на них, обуглилась и исчезла. Ренни видел голый череп, но глаз не было. Он умер.

— Покойся с миром, малыш, — произнес он. — Упокойся же наконец.

Он поднял лопату.

— Хотите сказать что-нибудь?

— Прости меня, Дэнни, — сказал священник. — Я так виноват. — И замолк.

— Молитвы не будет?

Отец Билл покачал головой.

— Я уже прошел через все молитвы. Давай закопаем его.

Они быстро забросали яму, потом пошли назад к стене.

— Наверно, теперь ты меня заберешь, — сказал отец Билл.