Их лица выходят из кадра – да и все равно видели мы их лишь один душераздирающий миг. А теперь это только две спины: хорошо одетый мужчина и подросток, почти юноша, сворачивающие за угол. А там – куда угодно.

Майк стоит, как пораженный молнией, пакеты свисают с его рук. Рот его беззвучно открывается и закрывается… и наконец появляется шепот:

– Ра… Ра… Ральфи… Ральфи? РАЛЬФИ!

Линож и Ральфи уже миновали гастроном. Уже почти дошли до угла. Останавливаются. Оглядываются.

Майк, бросив на землю пакеты – что-то в них бьется – бежит к ним.

– РАЛЬФИ!

Рот Ральфи раскрывается, и раздается змеиное шипение. Весь его симпатичный вид испарился в момент, из-за губ выглянули клыки. Глаза темнеют и становятся черными, подернутыми извивающимися красными нитями. Он поднимает руки – и это не руки, а когти хищной птицы, готовые распороть лицо Майка.

Линож кладет руку ему на плечи и (не отрывая взгляда от Майка) увлекает за собой. Они вместе уходят за угол.

Майк останавливается у гастронома, и лицо его полно отчаяния и болезненного ужаса. Пешеходы обтекают его с двух сторон, некоторые поглядывают с любопытством, но Майк не замечает.

– Ральфи! – кричит он и бросается за угол.

Останавливается и ищет глазами.

Люди идут по тротуарам, перебегают улицу, подзывают такси, покупают газеты в автоматах. Человека в сером пальто нет. Мальчика в оклендской куртке – тоже.

– Он полюбит меня, – говорит голос Линожа. И добавляет:

– Он будет называть меня отцом.

Майк прислоняется к стенке и закрывает глаза. Из-под закрытого века выкатывается слеза. Какая-то молодая женщина, вышедшая из-за угла, смотрит на него с осторожным сочувствием.

– Эй, мистер, что с вами?

– Ничего. – Майк не открывает глаз. – Через минуту пройдет.