Когда же наступила полночь, они были уже в воздухе, перелетая из Германии в Данию. Темнота в одной стране была точно такой же, как и в другой. Лазарев опять взял штурвал, когда Чесна устала, и перекрывал грубыми и непристойными русскими песнями несмолкающую музыку моторов. Он угомонился, когда Чесна указала ему на голубой мазок, проходивший над из головами примерно в пяти тысячах футов. Ночной истребитель, вероятно новая модель «Хейнкеля» или «Дорнье», сказала она ему, судя по его скорости; он в считанные секунды исчез в сторону запада, но созерцание такого стервятника отбило у Лазарева желание петь.

На земле Дании их пригласили на банкет из молодого картофеля и кровяной колбасы, пищи, особенно порадовавшей Майкла. Их хозяевами снова были простые фермеры, которые подготовили пир так, будто прибывали королевские гости.

Лысая макушка Лазарева привлекла внимание маленького мальчишки, которому все хотелось ее пощупать. Хозяйская собака нервно обнюхивала Майкла, а одна из присутствующих женщин была в страшном восторге, потому что узнала Чесну по снимку в затасканном собаками журнале про немецких кинозвезд.

Совсем другие звезды приветствовали их, когда почти всю следующую ночь они летели над морем. Из тьмы сыпался дождь метеоритов, сверкавших красными и золотыми вспышками, и Майкл улыбался, наблюдая за Лазаревым, который радовался этому зрелищу, как ребенок.

Приземлившись и выйдя из самолета, они вступили в холод Норвегии. Чесна вытащила парки северного покроя, которые они натянули поверх серо-зеленой десантной одежды. Среди норвежских партизан, встречавших их, был британский агент, представившейся как Крэддок; их доставили на нартах в оленьей упряжке к каменному домику, где было разложено очередное угощение. Крэддок — простоватый юноша, куривший трубку, чье правое ухо было отстрелено пулей из немецкой винтовки, — сказал им, что погода к северу ухудшается и снег ожидается раньше, чем им удастся добраться до Юскедаля. Около Лазарева сидела самая обширная женщина, каких только видел Майкл, явно старшая дочь из семьи их хозяина; она неотступно наблюдала, как он жевал предложенную еду: вяленую соленую оленину. Слезы были у нее на глазах, когда они покидали их в начале ночи для последнего перелета, и Лазарев сжимал рукой ножку белого зайца, невесть как попавшую ему в парку.

Это была лишь маленькая доля тех миллионов человеческих существ, о которых Гитлер решил, что они нисколько не ушли от зверей.

Моторы «Юнкерса» завывали в разреженном морозном воздухе. Утро 16 мая принесло снег, который вихрем налетал из темноты на стекла кабины. Самолет снижался и рыскал, бросаемый сильными ветрами над зазубренными горными вершинами. И Лазарев, и Чесна вцепились в штурвал управления, «Юнкерс» взлетал и падал на сотни футов. Майклу не оставалось ничего другого, кроме как прикрепиться ремнями и держаться за столик, из-под мышек у него выступил пот, живот скручивало. «Юнкерс» яростно трясло, и все они слышали, как трещит фюзеляж, издавая звуки, похожие на контрабасовые.