Виктор вернулся к машине и только тут заметил, что она все еще стоит посреди дороги, моргая желтыми аварийными фонарями. Хорошо, улица малопроезжая! От досады на себя Виктор стукнул кулаком по боковой стойке. Сел за руль, пробормотал: «На сегодня с лихачеством покончено». Выключил, наконец, аварийную сигнализацию, аккуратно тронулся и пополз, не превышая сорока. До дому оставалось совсем чуть-чуть.

К тому моменту, когда Виктор открывал калитку небольшого палисадника перед подъездом своего жилища, дождь прекратился и даже облака вроде начали разбегаться.

— Держи! Это чтобы смуглой девушке из солнечного Подмосковья жизнь на туманном острове не казалась слишком пресной и бесцветной! — сказал он, отдавая жене гостинцы.

Она едва успела поставить корзинку с клубникой на пол в прихожей.

Ее растрепавшиеся волосы щекотали Виктору нос. Он зарылся в них лицом, коснувшись губами ее макушки, и замер, прижимая жену к себе. Шевелиться больше не хотелось. Хотелось стоять вот так, держа ее в объятиях как можно дольше. Джей тоже податливо притихла, обвив руками его, будто прислушиваясь к нему. Затем разжала руки и, приложив ладони к плечам мужа, слегка отстранилась.

— Дай я посмотрю на тебя!.. Ну и видок! Витюш, замученный ты какой-то.

«Витя», «Витенька», «Витюша»… Столько лет вместе — а он все не мог привыкнуть к нежному звучанию своего имени в русском варианте. Свою русскую бабушку Виктор никогда не знал: та умерла до его рождения. Рос и жил обыкновенным англичанином. Разумеется, Россия интересовала его. Изучил язык, несколько лет проработал в Москве. Но чувствовать себя англичанином — и никем иным — не перестал. Зато женился на русской.

Виктор улыбнулся:

— Есть немножко.

— Тогда садись, — велела жена, — придется поухаживать за тобой.

Он послушно присел на пуфик у двери. Жена сняла с него куртку, наклонилась.

— Не надо! — воскликнул он.

— Ну, перестань! Не порть красоты момента.

Она аккуратно стащила с него ботинки.

Полулежа на диване в гостиной, Виктор, конечно, все рассказал жене, севшей у него в ногах с миской клубники, о событиях двух прошедших дней. Он давно знал: Джей расспросит его о любых делах и неприятностях так, что захочется все выложить, и выслушает так, что станет легче. И на этот раз, тихо разговаривая с женой, потеряв счет времени, Виктор ощущал, как тревоги и огорчения тяжелого дня растворяются, постепенно теряя власть над его душой.

Правда, одну тему он постарался обойти — и преуспел в этом. Она не имела прямого отношения к сути событий, не влияла на расследование истории. Но эта тема заставляла его испытывать стыд и тревогу. Все было настолько субъективно и, на сторонний взгляд, несущественно, что Виктор был уверен: если жена и прочитает злополучное «интервью» в «Звездной жизни», она ничего не заметит. Даже она, со своей тонкой проницательностью, ни о чем не догадается, пока он не расскажет ей сам. Ему стало бы легче, если бы рассказал, но он опасался, что его иррациональная тревога передастся Джей, а пугать ее Виктору совсем не хотелось.