— Нет, ты не устал, — уверилась она, в блаженстве прикрывая глаза, и ее движения стали более сильными и ритмичными. — Нет, любимый, ты не устал…

— С тобой это невозможно, — жарким шепотом ответил он, поглаживая ее грудь, окаменевшие соски и лунную белизну ее кожи. — Мне кажется, что вот-вот и все кончится и меня больше ни на что не хватит, но… Но когда все заканчивается, оказывается, что я способен еще на многое.

— Это правда, — почти промурлыкала она. — Ты еще хочешь меня?

— Я не могу тебя не хотеть. Я тебя люблю.

Она быстро наклонилась, и также быстро и сильно, как и прежде, поцеловала его губы.

Вдруг, она замерла и всмотрелась в белый и холодный лик луны.

— Я тебя тоже люблю. Ты умеешь доставить настоящее наслаждение.

Она говорила, но он удивлялся той перемене, которая происходила в ее голосе. Он бы заметил и свет в ее глазах, но воспринимал его как отражение луны. Голос же постепенно, с каждым отдельным звуком, произносимым ею, менялся, становился отрешенным: она произносила слова любви, но они адресовывались кому-то другому, не ему. И это ощущение другого, чужого, было настолько сильным, что он вывернул голову, чтобы увидеть то, что видела его женщина, и кому принадлежала её нежность. В окне не было ничего, кроме полного и почти ослепительного лунного диска.

Он вскрикнул, когда почувствовал, как что-то острое впилось ему в грудь. Это было больно, но даже как-то приятно. И от этого ощущения, такого противоречивого, контрастного он не поторопился повернуть голову в сторону своей женщины.

— Это, — произнес он, жмуря глаза. — Это… это даже очень приятно.

В ответ он услышал слабое мурлыканье. Что-то защекотало его грудь, а потом… лизнуло очень горячим и шершавым языком.

Наконец, он повернул голову…

Второй его вскрик был сильнее первого.

На его груди сидела довольно крупная черная кошка. Она мурлыкала, поочередно впивая когти лап в мужскую грудь. Иногда она опускала морду, щекотала его кожу своими необыкновенно длинными усами и лизала ее своим шершавым языком. Она подняла морду и уставилась на него, часто и коротко дышавшего от переживаемого ужаса, зелеными фосфорическими глазами.

Он ещё раз закричал, когда кошка, мягкая и нежная, произнесла:

— Извини, любимый… Но иначе я не могу. — И прижала уши, терпеливо пережидая, пока утихнет его даже не крик, а нечеловеческий вой. Потом лениво соскочила на пол, и, кокетливо помахивая хвостом, прошла на балкон, словно не замечая, как пополз прочь от неё лежавший на полу мужчина, трясясь в диком ознобе.

Он видел, как она вышла на балкон, как незаметно превратилась обратно в женщину, которая томно вздохнула, потянулась, и с глубоким стоном наслаждения взмыла в воздух — очень медленно, лежа на воздухе, облитая до лакового блеска лунным светом, и, постепенно набирая скорость, нежась в пустоте, с тихим смехом, полетела куда-то к луне…