Он только что встал из-за стола, за которым сидел, играя в карты с тремя своими товарищами.

— А как по мне, — с ехидным смешком, тасуя засаленную колоду карт, произнес другой, стараясь одновременно достать из рукавов карты, (делал он последнее незаметно и профессионально — до того, как попасть в леса Зоны, Хлощ, был профессиональным каталой[56]). — Как по мне, — повторил он, когда, наконец, произвел подмену карт, — эта погода так и шепчет: налей, да налей… Эй, Куб, ты бы не спал, а наливал!..

Он похлопал по плечу другого своего товарища, который сидел рядом, задумчиво, даже печально рассматривая давно нечищеное стекло керосиновой лампы.

— Тебе бы только пить, дура! — беззлобно выдавил тот из своей немощной груди. Кубу было около пятидесяти лет, и он страдал от одиночества и болезни. Отбывая двадцать лет назад свой пятилетний срок, он работал на "химии", на нефтеперегонном комбинате, и во время аварии наглотался какой-то гадости. Попал в больницу. Вылечили. После освобождения он старался быть повнимательнее к своему здоровью, и болезнь отступила. Но, когда от него ушла жена (убежала к какому-то молодому ублюдку), он подался сюда, в Зону. Он давно завязал с преступным промыслом, но потрясение в личной жизни толкнуло его опять в эту темную стихию, и за три года болезнь не только дала о себе знать, но и стала прогрессировать. Мало того, что жестокий кашель изводил его по утрам в течение нескольких часов — у него иногда открывалось горловое кровотечение. По своему обыкновению быть ко всему абсолютно безразличными, его товарищи пророчили ему скорую смерть. Да, Куб это и сам понимал. Не жить ему долго. И от этих мыслей, особенно, когда в голове шумело от выпитого, им овладевала тоска. Думал о том, что ему страшно не повезло в жизни, и о том, что несправедливая судьба не оставляла ему ни единого шанса что-либо поменять в будущем, которого попросту не существовало.

Он взял бутылку и разлил ее содержимое по помятым алюминиевым кружкам. Одну из них пододвинул товарищу:

— Пей, гад. Может, утопишься.

— Тот нехорошо засмеялся, поднимая емкость:

— Ты всегда был особо ласковым человеком. Злишься, что не поживешь еще…

— Ты бы заткнулся, — попросил его Валя, отходя от окна и обходя большую лужу на раскисшем от избытка влаги полу. Через давно прохудившуюся крышу дождевая вода протекала ручьями. Обувь у обитателей этой хаты постоянно была сырой, а кожу ног покрывали язвы. В остальных жилищах дела обстояли не лучшим образом, разве что в хате Бузуна, в которой крышу отремонтировал какой-то заезжий тип за определенную плату. — Что-то ты стал длинным на язык, Хлощ.