И лес перестал быть зеленым. Сосны стали багряными, выгорев от разлитой в пространстве радиации, впитав в себя яд человеческого безумия, пустоту и никчемность сироты-совести, его безразличность.

БАГРЯНЫЙ ЛЕС.

Этого не должно было произойти!

Самая сильная, яростная мысль не смогла прорваться сквозь черное кипящее море безумия Гелика. Он был обращен внутрь себя. Его безумие заняло круговую оборону, и яростно оберегало свою жертву, свое обиталище. Гелик стал мал в цене, как обреченный на смерть, но умножал ее, будучи готовым остаться в памяти остальных бессмертным, за счет стоимости тысяч жизней других, среди которых должна была оказаться та единственная ради которой должен был выплеснуться на землю ад, но… Он не думал об этом. Он сожалел о том, что ему не удастся увидеть сожженного радиацией того, кто, привел его в багряный утренний лес под Кряцевом, на мертвое поле "Кряцевской мести", чтобы познакомить с безумием, ненавистью, которая витала над трупами родных, ожидая своих слабовольных жертв… За все надо платить! — вопила она, врываясь в сознание, и острыми якорями, баграми цеплялась за извилины воспаленного несчастьем мозга.

Одна-единственная мысль, но не рухнул дуб на знакомой сопке в мире Анны, а, наоборот, раздался вширь, стал могуч и всесилен. Дерево стало царем живого мира, который окружал его трон, сопку… Это было совершенно не трудно. Масляные насосы жалко и натужно взвыли, брызнули в стороны горячим маслом из пробитых трубопроводов. Графитовые стержни, потеряв силу подъема, безжизненно рухнули вниз, глуша цепную реакцию разъяренного атома.

Следующий удар сознания по окружающему пространству был слабее, чем прежний, но его было абсолютно достаточно, чтобы легко распахнулись многотонные двери операционного зала станции. Немного опешившие от такой неожиданности, в зал с криками ворвались милиционеры, за несколько секунд справляясь с замершими в недоумении бандитами. Они изумлялись тому, что остались в живых.

Гелик, до которого еще не успели добраться милиционеры, услышал за своей спиной истеричный смех. Он обернулся, но никого не увидел. Перед тем, как исчезнуть, раствориться в пространстве, как туман под прямыми солнечными лучами, он успел подумать, что голос смеющегося кажется ему удивительно знакомым. Ему показалось, что над ним смеется его же судьба. Он уже где-то и когда-то с нею встречался. Не в больничной ли палате?..

Вместе с постепенно слабеющим дождем на землю проливалась серость раннего утра. Ветер по-прежнему был сильным, и зло шипел в верхушках деревьев, раскачивая лес. Низкие тучи клубились, казалось, у самых крон, едва не разрывая свою плотность о щетки острых игл мачтовых сосен. Небо неслось с огромной скоростью, кипело и бурлило. То тут, то там, за плотным киселем непогоды, в мокрой и тяжелой выси разливался глухой рокот. Он быстро набирал силу, становился могучим и сотрясал уже не только свое облачное обиталище, но и твердь внизу. Если минуту назад гром раздавался редко, звуковыми росчерками разрезая гудящее полотно сильного ветра, то теперь он слился в беспрерывный грохот, и серое покрывало свинцовых туч, с огромной скоростью протаскиваемое ветром над зоной, засверкало зарницами молний. Самих электрических разрядов еще не было видно, но плотная мгла неба вдруг загорелась холодным огнем, забилась, не имея сил удержать в себе неживой свет, и он, обгоняя разлив утра, отразился бликами по земле, ослепляя лесные ландшафты Чернобыльской зоны частыми фотографическими вспышками. Еще через некоторое время удары молний за плотным покрывалом туч стали такими частными, что ослепительный свет слился воедино, заливая землю холодной слепой сединой, а гром преобразовался в монотонный оглушительный вой, за которым не было слышно сильного ветра, его шума в ветвях деревьев, треска выворачиваемых с корнем могучих стволов.