Седьмой не понимал, зачем жирдяй решил сделать из себя жареную отбивную, пока не увидел, как из красных и зеленых огоньков не начали появляться человечки.

Толстяк хватал свободной рукой огоньки, те превращались в бесформенные создания и соединялись друг с другом. Через мгновение Кумакан держал шевелящийся комок плоти с множеством малюсеньких глаз. Человечков же, бегающих возле миниатюрного смерча, превращали в красную пыль электрические разряды. Седьмой не мог оторвать взгляда от той картины мерзкой красоты, что разворачивалась перед ним.

Огоньков становилось все больше, толстяк с трудом их ловил комком. На его спине и лице выступил пот. Одному из человечков удалось увернуться от молнии, и он рванул к Седьмому. От него шло слабое желтоватое свечение.

Седьмой присел и протянул руку к человечку. Лилипут остановился в метре от него и, тонко вереща, принялся размахивать руками. Карлик лишь издали походил на человека. Его плоть на лице казалась расплавленной: рот тянулся до ушей и поражал кривизной, левый глаз находился под нижней губой, а правый — посредине лба. На груди лилипута болталась третья рука.

Кумакан замычал. Седьмой бросил взгляд на жирдяя. Прямо на него уставились воспаленные глаза толстяка. Тот выдернул руку из смерча и, тряся головой и громко мыча, быстро заковылял к нему.

Что-то просвистело, а затем Седьмой почувствовал резкую боль в здоровой ноге. Он дотронулся до больного места. Рука коснулась чего-то влажного и теплого. Седьмой обалдело посмотрел на ногу и не поверил собственным глазам: лилипут уже наполовину проник в плоть. На красном песке расплывалась лужа крови.

Седьмой попытался выдернуть маленькую тварь, но руки соскальзывали.

Он упал.

Кумакан доковылял до него, рухнул на колени, взвив облако красного песка, и положил рядом с собой комок плоти. Толстяк здоровой рукой принялся ковыряться в его ране, но было уже поздно: лилипут умудрился скрыться в мясе и сухожилиях.

Гигантские головы раскрыли пасти и заголосили так громко, что Кумакан от страха закрыл глаза и задрожал. Тысячи бабочек закружились в бешеном танце, крылышки противно затерлись друг о друга. И словно по чьей-то команде насекомые все разом посыпались на землю.

И Седьмой увидел…

Мотыльки прятали огромное лицо, тянувшееся на многие километры вокруг. И как только они упали… Гигантские глаза всматривались в путников. Неестественно растянутый нос со свистом втягивал сухой воздух.

Тут же по уровню пирамиды раздался громкий, мучительный, полный ужаса вопль:

— Беги! Беги! Кто же?! Как же больно!

Еще одно мгновение — и неизвестный голос затих где-то вдали, а уровень погрузился в прежнее мертвое безмолвие, нарушаемое лишь треском электрических разрядов смерчей и шелестом крыльев мотыльков.